Айра Левин - Щепка

Закрыла дверь. Вернулась к стене со шкафами, присела на корточки.

Паркет как паркет. Потрогала. Паркетины гладкие, хорошо подогнаны. Она их дергала, толкала – ни одна не сдвинулась, не скрипнула даже.

Хм-м! Может, плинтус вынимается? Тот, что в углу... Сантиметров восемь, может, десять в ширину, длина – полметра будет. Она ухватилась за него и стала тянуть. Ну хоть бы сдвинулся! И главное – видна едва заметная – с волосок! – трещина, отделяющая плинтус от белой стены. Она надавливала то на один конец плинтуса, то на другой.

Припомнила, как он, наклонившись, будто бы что-то приподнимал. Потащила плинтус вверх. Он сначала заскользил – взору открылись железные пазы, спрятанные в коробке входной двери и в крайней филенке шкафа – а потом выскочил. Прямо перед собой увидела ручку из серого металла, потянула на себя – вытащился широкий, полый железный ящик. В нем – в количестве сотенные и пятисотенные долларовые купюры: пять пачек, обернутых бумажной лентой – три с сотенными и две с пятисотенными. Коричневая шкатулка, из кожи, – размером с коробку из-под сигар, конверты из плотной дорогой бумаги. Кассеты.

Три черных футляра – стопочкой, друг на друге.

Взяла тот, что сверху. На наклейке, по ребру, чернилами выведено – "К".

Внизу – "Р". Роки?..

Четыре кассеты – в нижнем отделении: "Н", "Н2", "НЗ", "Б".

"Б"? А это кто? О, Господи, Вильям Г. Веббер, 27 лет!.. Вильям это же Билли. "Б", стало быть.

Она стояла на коленях и смотрела на футляры с кассетами. Держала в руках и не сводила с них глаз.

Мелькнула мысль: может, она тоже "ку-ку"?

Если учесть, что пятница – начало уик-энда, да еще накануне Рождества, так и быть – сверх положенной нормы двадцать минут накинуть можно. Такси катило по Семьдесят второй улице, а на часах было уже 1.55.

А что за машину-то он взял? Ба, да ведь это "чекер", реликтовый "кэб"! Стало быть, можно откинуться на сиденье назад и вытянуть ноги на скамеечку. Прелестно! Едешь, развалясь, и слушаешь радио. Опоздает, конечно, но подождут...

Сначала в галерею "Пейс". Там для него оставили двух Хопперов. Выберет на свой вкус... Потом к "Тиффани".

Улыбнулся. Сложил на груди руки.

Она, наверное, уже там, у него, смотрит... А чертовски приятно, когда любимый человек любит то же самое, что и ты. А?..

И вообразить, представить себе просто было невозможно, чтобы у него появилась вдруг женщина, вместе с которой он может предаваться своему любимейшему занятию и которая разделяет это его увлечение? Женщина, которая сама совершенство и такая милая. Как хорошо, что не побоялся, рискнул показать. Вздохнул полной грудью. Счастливейший он из счастливейших...

А в тот вечер – Сэм, этот подонок, удружил! – чуть не загремел... Ну и момент был, действительно "страшная минута" – ни с того, ни с сего спросила о Наоми. Жуть! Мороз по коже...

Слава Богу, сумел убедить, что скрывать ему нечего! Вчера вечером окончательно закрепились их отношения. Разве нет? Откровенность – когда сорваны все покровы – самое оно! Сама попросила показать, как они тогда делали это...

Прогресс!.. И вчера... и сегодня... Сама вызвалась.

Он вдруг выпрямился, подтянул ноги, застыл. Будто ледяным холодом обдало...

Повернул голову направо. Рядом катит лимузин. В открытом окне морда добермана. Смотрит на него – лапы на сверкающем черном лаке.

А что налево? Проезжают мимо Музея Генри Клея Фрика, промышленника и филантропа...

Могла она сообразить и вывести его на экран, когда вчера пошел за видеокассетой?

Могла, конечно же, могла... Ну, кретин!..

Стоп! Уж не потому ли приспичило смотреть в его отсутствие? Догадалась, что у него с Наоми было подобное, и вообще обо всем? Точно! Решила, что он и тогда записывал и что хранит кассеты вместе? Похоже, так!

Домашний день вдруг в пятницу? Да ведь у него в отрывном блокноте – на консоли, на самом видном месте! – адрес, даты, время встречи. Специально не записал "Галерея Пейс", чтобы не догадалась, какой подарок надумал купить ей к Рождеству.

Дурак, идиот... Пару минут назад был на верху блаженства. Счастливый из счастливейших... Параноик и дурак! Теперь уж сомневаться не приходится.

Он смотрел прямо перед собой. Подался вперед. Вглядывался сквозь закопченную пластиковую перегородку, отделявшую его от водителя, и через лобовое стекло на бегущие впереди машины. Текли они, как лава, в четыре ряда по Пятой авеню. Рычали, фырчали, гудели... Такси, автобусы...

– Господи! – сказал он. – Что же это за бардак за такой!