Tais - А&В. Бабочка

– О помощи просят только трусы и слабаки, – процедил Дэн сквозь зубы. Глаза его были налиты кровью, ноздри широко раскрыты, он шумно вдыхал и выдыхал.

– Если вы так считаете, то мне вас искренне жаль. Вы, наверно, очень несчастны. – Сказав это, он удалился, а они остались вдвоем.

– Будешь оправдываться или признаешься сама, шалава? – Он ничуть не сбавил тона. В его голосе сквозила ненависть такой силы, что ее бросило в дрожь.

Она отвесила ему пощечину. Щеку сильно прижгло.

– Что ты творишь, Дэн?! Ты же обещал! У меня много коллег парней. Это неизбежно. Это совершенно не значит, что я с ними трахаюсь! Неужели ты не понимаешь этого? Или мне теперь ни с кем общаться нельзя? Надеть паранджу и не выходить из дома, что ли?! Мне так за тебя стыдно!

– А за себя тебе не стыдно, нет?

– Уходи! Видеть тебя не хочу! – Она толкнула его в грудь. – Проваливай! Сейчас же! – Она сделала пару шагов назад, собираясь уходить. Он схватил ее за руку чуть повыше локтя. – Отпусти!!! – это был уже не крик, а визг полный страха. Только сейчас он заметил, что ее всю трясет, а глаза полны слез.

– Уходи, Дэн! – вновь повторила она, захлебываясь слезами.

Его настолько ошарашила ее реакция, что он просто не знал, как поступить. Рука сама собой разжалась, отпустив ее. Он ожидал упреков, оскорблений, криков, оправданий, но точно не паники в ее глазах, не слез. Внутри зародилось гадкое чувство. Стыд. Как только ее отпустили, его бабочка тут же упорхнула в театр. Он ринулся за ней, но при входе его развернули охранники. Ему туда вход заказан.

Полностью разбитый он сел на ближайшую скамейку и стал караулить ее у входа. Утро сменилось днем, туман ушел, выглянуло солнце, которое ничуть не согревало, потом солнце закатилось за горизонт, а он все сидел. Взошла луна, сделала полукруг и зависла высоко в небе. Лилит так и не вышла. Видимо, прошмыгнула через другой вход, подумал он.

Хоть и просидел он там столько времени, в голове не появилось и мысли, что сказать ей и как себя вести. Он не представлял даже, чего он этим хотел добиться. Что он сделает, когда ее увидит? Ударит? Кинется в ноги и будет умолять о прощении? Страстно поцелует? Или придушит?

На место злости пришла пустота. И в душе и на уме. Пока сидел он ни о чем не думал. Находился словно в бреду, не чувствовал течение времени и холода. Реальность для него в тот момент была чем-то абстрактным, не существующим. Когда понял, что ее он сегодня больше не увидит, он встал со скамейки, и, не отдавая отчета своим действиям, пошел. Куда именно он не знал и сам, а ноги в результате сами привели его к дому Новака.

Когда раздался дверной звонок, он чистил апельсин и параллельно переписывался в соцсети с Эндрю. За эти несколько дней они сильно сблизились. Сильнее чем он рассчитывал, но ему это только нравилось. Его бывший психотерапевт с ролью друга справлялся куда более успешно, чем с ролью врача. Они буквально каждую свободную минуту общались. Перекидывались смешными картинками, рассказывали, как проходит их день, просто болтали ни о чем. Новак уже успел забыть, какого это разговаривать с другом, не ожидая оскорбления в свой адрес. Он был нужен кому-то, этот кто-то понимает его, дорожит им. Бальзам на душу. Но, как бы ни было все у него прекрасно, размышления об их погибающей дружбе с Дэном (или уже погибшей, если верить словам Эндрю) его не оставляли. Добавляли, так сказать, ложку дегтя в бочку меда. Эндрю считает, что их с Дэном отношения давно изжили себя.

Как-то вечером они обсуждали это, и он написал: «Алекс, не пытайся реанимировать труп, который уже разложился. Все кончено. Ваша дружба уже в прошлом, теперь вы просто хорошие знакомые, а совсем скоро станете незнакомцами. Так иногда случается, ничего не попишешь. Вот и все».

Что ж, это вполне здравое предположение. Но Новак был уверен, к ним оно не применимо. Он не смог бы внятно объяснить почему, если бы кто-то спросил его об этом в лоб. Но ему это казалось таким же простым, как два плюс два. У нормальных людей да, именно так и происходит: отношения завязываются, развиваются, потом портятся и заканчиваются. Но у них не так.

В детстве его часто спрашивали, что сподвигло такого доброго и милого мальчика связаться с этим исчадьем ада в лице Дэнниса? На это он всегда приводил сравнение Дэна с кокосом. Внешне он не очень, шершавый, твердый, не дружелюбный. Но внутри сладкий и мягкий. Надо просто найти силы его расколоть.

Тогда он гордился таким красивым сравнением, но спустя годы понял, что оно неверно. Дэн не был кокосом. Внутри никогда не было блаженной сладости, резко вступавшей в контраст с внешним видом. Он никогда не был добрячком, ни при каких обстоятельствах. Дэн всегда Дэн. Но с кем же его тогда сравнить, думал он, сидя перед компьютером? В руках он повертел только-только очищенный апельсин. Посмотрел на него таким взглядом, будто впервые апельсин в своей жизни встретил, и его сразу осенило. «Апельсин!». Такой же рыжий и странный. Сверху твердая и невыносимо горькая кожица, вокруг резко бьющий в нос аромат цитруса, который ни с чем не спутаешь, а внутри мякоть сладкая и все же кисловатая. Дэн всегда оставался самим собой. Но иногда раскрывался с другой, закрытой всем остальным, стороны. Когда они часами болтали ночами, когда обсуждали свои семейные проблемы, когда проводили вместе время, он не становился другим человеком. В его речи также улавливались грубые нотки и наплевательство на чужие чувства, но он был откровенен с ним. И именно за это он его и любил. Именно эта кисловатость ему была по вкусу.