Йонас Бонниер - День гнева

Только после того, как медики унесли Синдре, Кристина разбудила Ясмину и рассказала ей, что случилось. Сможет ли Ясмина завтра присмотреть за детьми, если Кристина проведет ночь в больнице? Она хотела сопровождать Синдре в «Скорой» до Уппсалы.

Что бы там ни случилось, какие бы демоны ни одолевали теперь Синдре, место Кристины было рядом с ним. До его полного выздоровления.

Юнни Мохед с двумя приятелями проживал двумя этажами выше Анны Андерсон, но в тот вечер они были у нее. Затевалась ссора, уже не первая за последние несколько месяцев. Все это слишком походило на репетицию, и Анна спрашивала себя, состоится ли когда-нибудь премьера пьесы.

Как и всегда, они повздорили из-за секса. Ей было двадцать два, Юнни на год меньше, так что ни о каком опыте с чьей-либо стороны не было речи. Он хотел, она – нет. Юнни еще предстояло убедиться с годами, как мало значит в этом вопросе логическая аргументация. Но пока главным его оружием было слово, а стратегией – уламывание. Хорошо, можно даже не раздеваться, но что толку просто так лежать рядом в постели? Они должны получать от этого удовольствие, по крайней мере.

– Но я не хочу, понимаешь? – повторяла Анна.

– Откуда ты знаешь, хочешь или нет, если никогда не пробовала, – горячился Юнни. – Вдруг тебе понравится?

Они сидели рядом на ее кровати. Все предварительные этапы были пройдены – они уже разговаривали, обнимались в постели, даже целовались. Анне было противно жаркое дыхание Юнни и его напор, но стоило ей отстраниться и сесть, как он состроил обиженную мину.

– Я не хочу, – она чуть не плакала.

– Но ведь когда-нибудь захочешь?

– Откуда мне знать?

– Ну… когда мы поженимся, например.

«Он считает этот вопрос решенным», – подумала Анна.

– Тогда другое дело, – ответила она.

– То есть? – на этот раз не понял Юнни. – Почему другое?

Анна переехала в Римбу в январе, почти полгода назад, и почти сразу сошлась с Юнни. Словно он был частью ее новой жизни, наряду с общиной в Кнутбю, секонд-хендом и миссионерской работой, за которую Анна теперь отвечала. Она должна была завлекать жителей Римбу в Филадельфийскую общину.

Папа часто повторял, что ей идет радоваться и что Анна того заслуживает. Возможно, так говорят все папы, но папа Таге делал это так часто, что Анна поверила. Ей и в самом деле нравилось смеяться и петь, это наполняло Анну энергией. И казалось естественным и для остальных людей тоже, пока Анна не пошла в школу, где, среди прочих, были задумчивые, печальные и испуганные дети. Но Анна и там оставалась радостной, по крайней мере, до смерти матери. После, как она ни старалась держаться, быть счастливой не получалось.

Анна пыталась, ради папы. Улыбалась через силу и смеялась, когда совсем не хотелось. Она ведь этого заслуживала. Кроме того, грусть и настороженность были ей не к лицу. И поэтому Анна, хотя и утратила способность порхать по жизни как бабочка, искала себя в другом.

Тем более что иногда у нее получалось, пусть совсем ненадолго. Когда Анна не зацикливалась на себе, к ней возвращалось знакомое с детства восприятие жизни. Например, во время подготовки к конфирмации. Когда Анна думала о чем-то возвышенном и бесконечно большем, чем она сама, – к примеру, о Боге, – все ее проблемы сразу становились незначительными до смешного. Так церковь и община в Ваггерюде стали ей вторым домом. Постепенно к ней возвращалась способность радоваться жизни, и Анна снова превращалась в маленькую девочку, какой когда-то была.

Но только с Эвой Скуг она ощутила это в полной мере. И впервые это произошло в классной комнате в Анебю, а потом и в Римбу, где Эва похвалила ее предпринимательский талант.

Анна не задумывалась над тем, чем взяла ее Эва. Этот вопрос она не затрагивала ни с папой, ни с Юнни, потому что ее совершенно не интересовали их психологические выкладки. Анне хотелось и дальше жить в любви и радости. И для нее это было возможно только рядом с Эвой.

Это ведь Эва первой заметила, что Анна и Юнни подходят друг другу. И после этого Анна не должна была ее разочаровать. И все шло хорошо, пока дело не дошло до секса.

– Ты должен набраться терпения, – уверяла Юнни Анна. – Впрочем, как хочешь.

– О чем ты? – не понял Юнни. – Ты вообще меня любишь?

Анна открыла рот, чтобы ответить, но ей не хватило воздуха. Она попыталась еще и еще, а у Юнни все больше округлялись глаза. Наконец все закружилось, и Анна почувствовала, что падает.