Мастер Солнца Покрова Пресвятой Богородицы - Трудно быть Ангелом. Роман-трилогия

Далее Поэт уже на коленях тихо шептал молитву Богородице: «Царица моя Преблагая… Зри мою беду, зри мою скорбь… Богородица, приют сирот и странников Защитница… Обиду знаешь мою: разреши её по Своей воле… Ибо не имею я иной помощи, кроме Тебя…»

Через какое-то время он замолчал и успокоился. Мэри удивлённо глядела на Поэта, а он долго, отрешённо смотрел в окно, и тихо играл его грустный блюз. А она гладила его непослушную голову, и от жалости к Поэту и далёкому Серёже у неё тоже прокатились слезинки.

Постепенно, мучительно долго, но, истинно говорю вам: Поэт успокоился и спросил:

– Мэри, ты любишь Паваротти?

– Что? Конечно, люблю.

– Знаю одну его песню, тебе посвящаю её.

– Мне? О, я люблю тебя! – сказала она.

И Поэт взял гитару и, сидя на полу у ног Мэри, печально запел «Una furtiva lacrima». А Мэри тихо улыбалась ему – это был её любимый Доницетти.

Вечером они отдыхали. Поэт молол в старой мельнице кофейные зёрна. Закрыв глаза, он с большим удовольствием понюхал свежемолотый кофе, открыл глаза и улыбнулся ей, сварил кофе в турке и налил чашку для Мэри. Себе же он достал узбекский листовой чай, заварил в огромной стеклянной кружке и смотрел, как листок зелёного чая разворачивается в кипятке.

На удивлённый взгляд Мэри ответил:

– Я специально, как когда-то делал мой папа для мамы, мелю зёрна в древней электрической мельнице и варю кофе в старой турке – этот процесс помогает мне думать и стихи сочинять. Из турки с гущей больше кофеина добывается, и это доказано. И вообще, это всё (он обвёл рукой старинную мебель) – волшебная аура, а турка моя – священная лампа поэта.

– А-а-а, священная лампа? Я поняла.

– И ещё, Мэри, мне нравится узбекский чай, который привозят мне из Бухары. Терпкий и чуть сладкий, он очень хорош, его надо заваривать вот в этом синем чайнике и обязательно говорить: «Rex, Pex, Fex!»

– А-ха-ха! Rex- pex- fex!

И они пили за столом, она – кофе, он – зелёный чай.

Затем Поэт сказал: «Пора слушать музыку». Они перешли в залу, где он взял гитару, скинул с дивана подушки и лежал на ковре, тихонько играя на электрогитаре блюз «Hallelujah». Мэри легла рядом и прижалась к нему, а потом сказала:

– Мне замечательно с тобою молчать. О, Боже, неужели это случилось со мной? Как в сказке! Я влюбилась! Очень долго мечтала, что у меня будешь ты – сильный, умный, красивый, и ты меня будешь любить, защищать.

– Да, люблю, и буду защищать!

– E io ti amo davvero! Davvero amore.

Счастливые, лежали они на полу, на дорогих персидских коврах, голова к голове, только он ногами к дверям, а она – к окнам, на спине. И любимый её целовал и, вытянув руку вдоль тела, гладил её во всех запретных местах, а она вся выгибалась, пылая в экстазе, и была очень счастлива на небесах в её самый радостный день. А уже через час валялись с гитарой на подушках чилаут (Мэри, довольная, на его животе) и, конечно, смотрели на звёзды, и ей было не страшно с Поэтом в ночи.

– Поэт, думаешь, я сейчас лежу на тебе? Нет же, это я радостно танцую с тобой. Мне очень нравится мой день рождения. Незабываемый день!

– Ага! Продолжай танцевать.

Так прошёл час. Вдруг Мэри призналась:

– Красиво играешь. У меня идеальный слух, и если рядом кто-то фальшивит – уличные музыканты или певцы – это ужасно, меня будто тошнит и выворачивает. Бе-е-е! А ты хорошо играешь.

– Ты пьяная, льстишь мне.

– Немножечко. М-м-м (она сделала глоточек шампанского), прекрасное шампанское! Хочется устриц с этим шампанским и милые шалости. (Обвела глазами комнату.) А чей этот дом?

– Мой… Моих родителей, они погибли в машине, а раньше дом этот был моего Деда, великого скульптора. Ты его должна знать, он есть в Википедии.

– О, tuo nonno è uno scultore, твой дед был скульптор? Non scherzare? Ты шутишь.

– Пари – ставлю на кон самое тёплое утро июля! Ха!

– О-о-если июльское утро, то верю-верю безоговорочно. И твой дедушка есть в «Вики»?

– Да, и в мастерской сзади дома и в сарае его скульптуры стоят. Это мой Дед построил дом и любил его. Родители говорили – я очень на Деда похож.

– Красивый и сильный?

– Талантливый и упрямый.

– А мастерская – это дворец?

– Да, в мастерской есть огромная печь и большой пресс, я кую там топоры и ножи из дамаска, у меня много заказов. И весь этот дом для меня – настоящий дворец.

– А что там, во дворце, делал дед?

– На огромном столе в мастерской великий Дед искусство творил: прекрасных обнажённых любовниц и балерин ставил в соблазнительные эротические позы, заставлял плакать или улыбаться в экстазе, обмазывал гипсом (стоя, лёжа, сидя), а затем разрезал застывший гипс, делал формы, мыл любовниц и занимался с ними любовью на диване, что стоит в кабинете.