Луциан Торпеда - LAVANDA. Audi cor tuum

Сеню аж заземлило ненадолго от таких фраз. Коры оскорбить. Это ж нельзя.

– Слушайте, Рудольф Адольфович, может, вы протрете? У вас он во рту как влажно!

– Правильно подметили! – Взяв бутылочку с водой в руки. – Надо горло смочить.

– Смотрите не поперхнитесь, а то всякое в жизни бывает.

– Сердечно благодарю за ваше беспокойство. – Подмигивая. – Так, уважаемые, на чем мы остановились?

– Может, пару начнём? Или у вас понос словесный? Бабы давно не было?

В аудитории наступила длительная пауза. Рудольф Исраелович просканировал каждого взглядом, насколько это было возможно и выдал, как будто изначально подводил к этому:

– От трухлявая голова… вспомнил! Я начал объяснять вам, что в профессии останутся из двухсот человек – максимум трое, остальные же пропадут пропадом: покончат жизнь суицидом, кто-то сконает от тяжелых наркотиков, отдельная часть будет в местах не столь шикарных, а большая часть, – указывая на Сеню, – продаст свою мечту за тридцать серебряников. Всё просто!

– Не обобщайте! – Зарычал Арсен.

– Семён, я не закончил. Я дам вам слово. Не переживайте! – Жестом заткнув Сенечку, как первоклассника. – Вернёмся к моему спичу. И только избранные дойдут к своей мечте и поднимутся на пьедестал искусства.

– Слушайте, Рудольф Макакиевич, вы намекаете на то, что здесь собрались будущие уголовники, наркоманы и продажные тела?

– С чего вы взяли, что я намекаю? Я всё прямо изложил! – Хитро оскалив зубы. – Вы ещё и недалекий? Хотя, кого я спрашиваю?!

– Шо вы себе позволяете? Вы себя видели… дорогой мистер гусак?! – Глаза у Сени загорелись, и он вошёл в азарт. – Вам же, наверное, в жизни не очень фартонуло? Да? Ходите он, как бедняга, в зашарпанном костюме! Хотели продаться, правда? Не купили? Даром отдались, раз уж так громко об этом заявляете! На что вы детей подстрекаете? Вы же просто завидуете..! От кем вы хотели стать?

– Дорогой мой мальчик, вы ещё так юны, а уже так слепы… эх, так ведь и без зрения вовсе остаться можно! Берегитесь! Вы попали в самую непредсказуемую игру и поверьте, вы сможете победить всех, выйти сухим из воды, разве что ножки немного промочив. Вы же на деньги ваших родителей живете? Конечно! Можно и не спрашивать, раз вы у нас такой заядлый деятель искусства. Теперь я хочу немного приоткрыть ваши глазки детские… а стать я хотел космонавтом!

– Ну-ну!

– Давайте представим, что сейчас вам звонят родители и говорят, что купюры закончились и осталась только бумага. Гм… что вы сделаете?

– Нахаслю миллион таких купюр! Нарисую…

– Вы наш художник! Что вы тут забыли, миленький? – Подняв руку вверх, демонстративно указывая пальцем на Сеню. – Здесь только актеры и режиссеры собрались!

– Что?

– Но это сути дела не меняет. Оставайтесь. В одной яме загниёте! – Облизывая губы. – Слушайте. Возьмём аудиторию молодых и перспективных людей – это сто процентов. Восемьдесят – маргиналы, которые понаехали из разных сел, двадцать – коренные, так сказать. Из этих ста – семьдесят пошли в высшее учебное заведение, потому что мамочка так захотела. Двадцать сомневаются. Пять уже нашли себя, но противятся. Ещё пять найдут. Далее перейдём к статистике: пятьдесят процентов не доживут до сорока лет. Здесь актеры и режиссёры – бушующие жертвы толстосумов. К режиссерам претензий нет.

– А…

– Но вы художники всех переплюнули, не выпустив слюны. Если актеры впитывают в себя чужие души, но при этом способны выдать это дело за их внутренние потайные свойства темперамента, то вы художники – полные ублюдки, которые свои души продают в переходах, скверах… где вы там ещё шалавите? Хотите стать настоящим? Но не надпись «official» делает вас настоящим!

– Слушай ты… вы… я ни одной картины ещё не обнажил на чужой глаз! – Чуть ли, не пуская всё дерьмо через ротовую полость. – Вы только и умеете, что чепуху наряжать на людей искусства! Какая же вы.. Мара черноротая!

– Сударь вы мой ненаглядный, если вы не продали ещё своё дерьмо, то это не значит, что вы себя не продадите.

– Фу… Вы закроете сёдня свой рот? Или вам помочь? – Сжав кулак так, что аж руки побелели, – Лучше не накаляйте!

Арсен аж поменялся в лице. Глаза налились багровым оттенком, лоб наморщился, губы сжались в этакую «трубочку», вены выступили по всему телу, где только могли, мотор стучал на все триста.

Он никогда ещё не был заряжен, как сейчас.

Рудольф Исраелович смотрел на него с чувством триумфа, словно охотник, который обезоружил свою жертву. Он ехидно улыбнулся. Потёр руки и сказал: