Михаил Булатов - Голодная чаща

– Видишь, как бывает, дружок, – сказал Андрей пластиковым мешкам, – Карма баба строгая. Ее раком не поставишь.

Руки лесничего были по локоть в крови. Он вытер лоб, не заметив даже, что оставляет красную полосу. Сплюнул под ноги, закурил. Подошел к одному из мешков, развязал его. Отрезанная голова браконьера укоризненно смотрела на бывшего солдата.

– А ты симпатяга, дружок. Ну-ка, улыбнись, – с этими словами Андрей взял мертвую голову за подбородок и открыл ей рот. Теперь браконьер будто заходился в безмолвной крике. От души рассмеявшись, лесничий затушил сигарету об распухший синий язык мертвеца, – Хоть на что-то ты сгодился, недоносок.

«Недоносок». Да, так отец часто называл Андрея, когда тот был сопляком. А еще любил как следует «поучить» его армейским ремнем. Ну и где ты теперь, папаша?

«Конечно, браконьера будут искать», – размышлял Андрей, – «но пройдет еще немало времени, прежде чем здесь объявятся поисковые отряды с собаками. Такие недоноски не кричат направо и налево, куда направились нарушать закон. Хорошо бы, чтобы с ним не было дружков».

В запасе есть три-четыре дня, может быть, даже неделя. Тогда собаки уже не смогут взять след. Андрей погрузил пластиковые мешки в УАЗик. Потом как мог, оттер заляпанные кровью руки. Бензопилу и топор запихнул в тот же мешок, где находилась голова мужчины.

«А как жаль, – подумал лесничий, – хорошие инструменты, денег стоят немалых. Проклятый недоносок». Но осторожность превыше всего.

– Береженого Бог бережет, – сказал Андрей, и, уходя, оставил в кустарнике дымовую шашку, чтобы наверняка отвести ищеек от этого места. Лесничий мог бы скормить труп тварям, что живут в чаще, но решил так не поступать.

– Ибо собака, вкусившая мяса человечьего, отныне становится чудовищем ненасытным и ничего, кроме человечины, есть не станет, – сказал лесничий, – так говорю вам я, первосвященник этой земли. И рассмеялся.

Андрей выехал на берег реки, где перегрузил мешки с останками в моторную лодку. До рассвета оставалось совсем ничего, а дел предстояло сделать немало. На середине реки Андрей заглушил мотор и выкинул за борт первый мешок, который тут же пошел ко дну.

– Пора купаться, дружок. И хрипло запел: «в море ветер, в море буря, в море воют ураганы, в синем море тонут лодки и большие корабли, хахаха!»

Издалека он был похож на рыбака, который забрасывает сеть. Лесничий завел мотор и начал спускаться по течению, стараясь держаться фарватера и через несколько километров избавился от следующего мешка. Андрей Рубцов, как никто другой знал, насколько часто в этих лесах пропадают люди.

– Ссылка сибирская, век воли не видать, – сказал Вовка, спрыгнув на перрон.

Электричка с глухим стуком двинулась дальше, оставив нас в этом медвежьем углу. На одноэтажной кирпичной коробке висела табличка, половину букв на которой было уже не различить. Здесь нам предстояло пробыть неделю, общаясь с местными – собирать и конспектировать байки, частушки и другие образчики словесного народного творчества. Обычное дело для двух филологов на практике.

Нас с Вовкой собирались отчислить за неуспеваемость и практика была последним шансом не вылететь. В деканате дали понять, что если мы немного не потрудимся, то осенью обоим придется примерить кирзачи и научиться ходить строем. Быть может, мы с Вовкой и были разными, но ходить строем нам не хотелось одинаково.

Вовка вставил в пожелтевшие зубы сигарету. Я потянулся, накинул на длинные волосы капюшон, поправил толстые очки.

– Знаешь, куда нам идти? – спросил у меня одногруппник. Я вытащил из кармана листок с надписью – «Авдотья Никитична Обухова, улица Сосновая, дом 5».

– Судя по всему, сюда. Не думаю, что нам придется долго искать дом, – добавил я, и мы прошли здание станции насквозь. В небольшом зале на металлических стульях дремал пожилой мужчина в спортивном костюме. Я почуял идущий от него запах перегара. Когда мы миновали станцию, Вовка нашел в траве жестяную банку и лениво пинал ее перед собой. Вскоре это начало меня раздражать. Едва я собрался с духом, чтобы сказать об этом, как услышал за спиной:

– Эй, чухонцы городские! Мелочь есть? Мальчишка лет двенадцати, коротко стриженный, со злым загорелым лицом стоял возле наполовину разобранного жигуля.

– Нахер пошел, деревенский чухонец, – беззаботно отозвался Вовка. Он полной грудью вдыхал деревенский воздух и на мальчишку внимания обращал не больше, чем на комара. Я инстинктивно вжал голову в плечи.