Силвер Элизабет: Обреченная

© Некрасова Н.В., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

В этом мире вы либо хороший, либо плохой. Если же не известно, какой вы, тогда суд, или школьный учитель, или родители должны навесить вам ярлык прежде, чем вы успеете определиться сами. Серая нейтральная полоса, эта вязкая неверная почва, где протекает основная часть нашей жизни, – на самом деле только временная обитель, вроде материнского чрева или чистилища. Эта неопределенность пустой и бесцветной пеленой нависает над каждым, летит в небе, превращая ваши страхи в дымные письмена. Вы всегда осознаете, что это – там, вверху, но не знаете, как от него избавиться. Это ждет вас, терпеливо, пока однажды не затянет вас в свою воронку, и больше вы уже не сможете колебаться между черным и белым, физиком и лириком, учеником или учителем. В этой точке вам придется выбирать ту или иную сторону жизни. Побежденный или победитель. И когда вы это сделаете, страх отступит так же незаметно, как незаметно река впадает в море. Со мной это случилось 1 января 2003 года.

Меня зовут Ноа Пи Синглтон. Мне тридцать пять лет, и я нахожусь в женской тюрьме штата Пенсильвания. Мой идентификационный номер 10271978. Я – единственная дочь «Мисс тинэйджер Калифорнии» 1970 года и случайного донора спермы, которого моя мать, как утверждает, даже по имени не помнит. Я была второй ученицей в старших классах, где занималась легкой атлетикой и писала для школьной газеты. Я вела собственное расследование насыщенного наркотрафика в студенческом кампусе. Я изучала биохимию и технологию в Университете Пенсильвании и подрабатывала старшей официанткой в ресторане и на роллердроме, была внештатным преподавателем, репетитором по математике, ассистентом в научно-исследовательской лаборатории. Я с некоторым преувеличением могу сказать, что помню, как начала ходить. У меня был один серьезный бойфренд. Процесс, в результате которого я пишу эти строки, длился всего пять дней, хотя присяжные совещались еще четыре дня. Понадобилось всего несколько человек из пула присяжных, чтобы выбрать тех двенадцать, которые приговорили меня к смерти через пять кратких месяцев после суда. Их имена впечатались в мою память так же, как запах моей бабушки (нафталин и очиститель для ювелирных изделий), привычка моего первого бойфренда выкуривать сигарету сразу же после полового акта и ощущение выпуклости латинских букв на моем университетском дипломе под подушечкой большого пальца.

Увы, в заключении моя память начинает тускнеть. События путаются на полках лет, и я не всегда уверена, что расставляю их в должном порядке. Я знаю, что одиночество и отсутствие контакта с людьми – очевидные виновники угасания моей памяти, так что было бы неплохо порой разговаривать хотя бы с другими заключенными. Нас, таких, слишком мало.

Когда я прибыла сюда, во всех Соединенных Штатах нас, женщин, приговоренных к смертной казни, было пятьдесят и одна. Убрать одну – и можно устраивать национальный конкурс красоты, или, если считать Пуэрто-Рико и Гуам, – прибавить еще двоих. Теперь нас пятьдесят восемь. И конечно, половина из этих пятидесяти с хвостиком женщин утверждают, что невиновны. Они всегда пытаются свалить свою вину на кого-то другого. Призрачного врага, который их подставил, призрачный анализ ДНК, который каким-то образом испарился из папки с уликами, призрачного сообщника, чей отягченный манией величия разум стоит за всей операцией. Но реальность в том, что значение имеет лишь один из фантомов. Штат Пенсильвания – хозяйка самого большого дома с привидениями в стране. Она принимает нас с конвейера правосудия и пакует в камеры смертников, словно мы всего лишь китайские болванчики, обреченные сидеть в одиночных камерах, качая головой туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда целую чертову вечность, не позволяя прерваться этому тошнотворному, выворачивающему душу движению. Смертный приговор словно высасывает равновесие из наших мозгов, срывает нас с вестибулярных якорей, и теперь все вокруг нас, куда ни плюнь, колеблется.

Я вижу перед собой пять серебряных полос – тремя футами дальше расстояния вытянутой руки. Они двоятся у меня в глазах, превращаясь в десять витков спирали, тюремную робу, нотный стан.