Ариэль С. Уинтер - Смерть длиною в двадцать лет

– Ви, пожалуйста, возвращайся обязательно! Я не вынесу тут один!

– А ты и не выноси. – Она облачилась в платье, и оно красиво легло по ее фигуре. – Пойди, прогуляйся. Найди себе какую-нибудь шлюху или бросься с моста, я не знаю, мне все равно. – Она разгладила на себе платье и повернулась ко мне спиной, чтобы я застегнул молнию сзади.

Я встал, подошел к ней и стал осторожно застегивать молнию.

– Я серьезно, Ви. То, что происходиту нас с Джозефом… – В глазах у меня защипало, в горле встал тугой ком. – У меня больше нет никого и ничего, а мой родной сын… даже не хочет со мной разговаривать. Ты просто не знаешь, каково это.

– Да я даже не знаю, где мой ребенок сейчас находится, – парировала Ви, поторапливая меня жестом.

– Ну, это совсем другое. Ты же сама отказалась от него. А Джозеф… Он даже не захотел посмотреть в мою сторону, – посетовал я, закончив с молнией.

– Знаешь что, если ты так переживаешь, то я скажу тебе, что делать. – Она повернулась ко мне. – Убей его. Убьешь, и наследство достанется тебе. Все эти деньжищи будут твоими.

Ее слова меня так поразили, что до меня даже не сразу дошел их смысл.

– Деньжищи?

– Ну да. Те, что заявлены в завещании, – сказала она, теперь уже полностью одетая. – Ну? Как я выгляжу?

– Ты о чем говоришь вообще? Как можно такое даже произносить?!

Ви картинно закатила глаза и покачала головой, потом достала из шкафа маленький ридикюль, расшитый черными блестками, подошла к постели, где лежала красная сумочка, и начала перекладывать из нее в ридикюль разные вещицы, среди которых были бумажник и флакон духов. – Ну ты хоть теперь снова пьешь. Слава богу, хоть что-то изменилось к лучшему. – Она достала из сумочки свой миниатюрный пистолетик с перламутровой рукояткой, подаренный ей Карлтоном.

– А это тебе зачем?

– Карлтон не любит, когда я без него хожу. А где мои ключи?

– Послушай, Ви, Джозеф…

– Да ладно тебе, расслабься, я же пошутила! – Она бросила выпотрошенную сумочку обратно на постель. – Черт, ну где же мои ключи? – Она поискала на туалетном столике, потом покачала головой и захлопнула ридикюль. – Ну и ладно, какая разница, где они. Все равно они мне больше не понадобятся.

Ви продолжала собираться, а у меня все больше и больше сжималось горло. От предложения убить Джозефа мне стало дурно, а при мысли о ее уходе я совсем ослабел и начал придумывать, чего бы такого мне заказать себе в баре внизу, когда она уйдет.

Когда она ураганом пронеслась мимо меня к наружной двери, я крикнул ей вслед:

– Я люблю тебя!

Не оборачиваясь, она бросила на ходу:

– Я тебе уже говорила насчет этих слов. – Я услышал, как дверь открылась. – В них нет правды. – Дверь за ней закрылась, и я остался один, не представляя, что делать дальше, куда пойти и как вообще подняться с постели.

Пойти мне хотелось только в одно место – в бар. Я понимал, что это плохая идея, но мне все равно хотелось лишь одного – «Джин Рики». Я изо всех сил старался не поддаться этой соблазнительной идее, всячески внушал себе, что утром было просто исключение и что мне ни в коем случае нельзя позволить себе сорваться.

Потом я подумал, что мог бы вновь попытаться встретиться с Джозефом. Вдруг он на этот раз захочет поговорить со мной? Эта его девушка Мэри, похоже, умела улаживать отношения между людьми, и она к тому же любила мои книги. Вот мне и пришло в голову: а что, если в присутствии своей дамы он станет снисходительней ко мне? Хотя, конечно, и знал, что этого не случится, не был настолько наивен, чтобы обманывать себя. Джо просто подумал бы, что я пытаюсь примазаться к деньгам Куинн, и, возможно даже, он был бы прав.

Кстати, о деньгах. О деньгах тоже надо было подумать. Мы же все-таки рассчитывали на это наследство. Если Ви бросит меня здесь одного (а она вроде как уже бросила), то мне надо позаботиться о том, на какие деньги жить дальше. Вот помню, раньше мне достаточно было только прийти в какой-нибудь журнал и сказать, что у меня есть готовый роман (не иметь готовый роман, а только сказать, что он есть), и журнал сразу давал мне тысячу долларов аванса, и это во времена Великой депрессии. Но сейчас никто не дал бы мне денег. Потому что все знали: за последние годы я не написал ни строчки. Вот если бы я написал…

Если бы… Ха!

Но если бы я написал… то кто-нибудь из них сейчас дал бы мне денег. Огер или Пирсон, ну… кто-нибудь. Может, попробовать начать? А что, можно. Тогда я бы под это дело получил деньги и дописал бы, и вышел бы у меня новый роман. А потом можно было бы написать следующий и вообще снова взяться за романы. А что, почему бы и нет? Ведь любой издатель обрадуется возможности заполучить нового Шема Розенкранца. Так сказать, его триумфальному возвращению.