Поэтому неудивительно, что она слушалась его советов, его здравых мыслей, уравновешенных слов инженера. И конечно, с ней все было в порядке. Она сказала это себе, когда они лежали в кровати, а между ними спал ребенок, зажав ножкой пальцы ее ноги.
Думаю, я лучше лягу в гостиной, шепнула она мужу.
Почему? шепнул он в ответ.
Я становлюсь такая злая. По ночам.
Он ничего не ответил, и она добавила – наверное, мне просто нужно как следует выспаться.
Хорошо, сказал муж.
Она бесшумно выбралась из кровати, спустилась по лестнице, накрыла чистыми простынями диван в гостиной. Потерла полоску черных волос на шее, чтобы успокоиться, провела языком по острым краям зубов. И провалилась в глубокий, спокойный сон.
Когда-то эта мать была матерью, но как-то ночью она внезапно стала кем-то другим.
Да, был июнь, и да, ее муж только что вернулся домой. Собственно говоря, это был его двадцать второй отъезд за их совместную жизнь – не то чтобы кто-то считал. Да, у мальчика болели уши, и он спал урывками. Да, он плохо спал или же не спал вовсе.
Да, она впервые за все свои тридцать семь лет ощущала ярко выраженный ПМС.
И это случилось именно тогда, в пятницу, глубокой ночью, когда мальчик проснулся в родительской кровати между матерью и отцом, потому что он не спал – не хотел спать – в своей. Он проснулся уже третий или четвертый раз за ночь. Она сбилась со счета.
Сначала она ничего не делала, просто ждала, пока проснется муж, но он не проснулся, потому что никогда в это время не просыпался. Она ждала дольше, чем обычно, ждала и ждала, мальчик скулил, а она лежала, не шевелясь, как труп, терпеливо ожидая того дня, когда чудесным образом воскреснет и перенесется в Королевство Избранных, где впишется в удивительную художественную инсталляцию, состоящую из множества эстетически интересных кроватей. Этому трупу не нужно будет заботиться о ребенке, труп сможет болтаться где угодно, посещать любые открытия фестивалей и пить трупное вино с другими трупами, когда захочет, потому что это и есть рай. Вот и все.
Она лежала так долго, как только могла лежать без движений, без звуков. Детские крики раздували в ее груди пламя гнева. Одинокое, раскаленное добела пламя в центре ее собственной тьмы, пламя, из которого она рождала нечто новое, как умеют все женщины. Каждая девочка зажигает в себе огонь. Поддерживает его, ухаживает за ним. Защищает любой ценой. Не позволяет пламени разгораться слишком ярко, потому что для девушки это неприлично. Никому о нем не рассказывает, но помогает ему гореть. Смотрит в глаза другим девушкам, видит, как там мерцают их костры, заговорщически кивает, но никогда не говорит вслух о почти невыносимой жаре, грозящей перерасти в пожар.
Все женщины бережно хранят в себе огонь, потому что, если они не будут его хранить, они останутся в холоде, в одиночестве, обреченные зависеть от погодных условий, от соображений практичности, от «такой уж природы вещей», обреченные улаживать, понимать, соглашаться, видеть иначе, и видеть как полагается, и видеть как угодно, но не так, как они видят на самом деле.
И, услышав крик мальчика, этот высокий, режущий звук, она из-под закрытых век увидела пламя. Оно задрожало в невидимом воздухе, тут же вспыхнуло и ослабло, застыло и с грохотом ударило ее в грудь, глубоко в живот, подожгло изнутри.
Быыыыыгрррррро грррррррать, прохрипела она, полусонная, пьяная от сна. Пыталась что-то сказать – видимо, «быстро спать», но вместо слов вышло только рычание и повизгивание, похожее на звуки, которые она давно, в детстве, слышала от бабушкиной собаки, когда та вымаливала остатки обеда у двери. Ей никогда не нравилась эта собака. Во-первых, из-за ледяных голубых глаз, глаз нежити, а во-вторых, из-за этих звуков, почти человеческих. И теперь те же самые звуки издавал ее собственный рот. Все эти мысли и звуки разбудили ее внезапнее, чем ей бы хотелось. – Тихо! – сказала она ребенку, лежавшему рядом с неподвижной массой тела мужа, ребенку, который крутился и лягался, и его крики перерастали в вопли. – Тихо. Тихо. Тихо! – пролаяла она, перевернувшись набок и глядя на мальчика. – Где его чертова пустышка? – зло крикнула она мужу, потом отвернулась от обоих и заткнула пальцем ухо. Мальчик плакал и плакал, а муж спал и спал. Огонь разгорался сильнее, больно обжигал, угрожал поглотить ее целиком, и тогда она с воем откинула простыни, потянулась к лампе на прикроватном столике, в спешке свалила ее на пол, застонала от ярости, выбралась из постели, нашла другую лампу, повернула выключатель и увидела, что муж сидит в кровати и держит на руках мальчика с соской во рту.
Читать дальше