Игорь ОЛЕН - Сей мир. Стена

– Родичи! У него есть родичи! – крикнул сыщик Барыгису, что смотрел телевизор в полную громкость. – Это в Саратове! У двоюродной sister матери Квашнина был муж!! У брата его был сын-музыкант, из лáбухов 12 12 Непрофессиональный музыкант, играющий по ресторанам шансон и попсу. , наркоманисто-пьющий, Феликс Касаткин! Дочь его, старшая, эта доктор! Младшая – эта сбацала хит, вы слышали, кáвер-группа «Шаёбочки», девки сиськами трут друг друга и напевают: всё у нас было, даже беременность типа врéменно!

Здесь Барыгис убавил звук. Он действительно хит тот знал; скривился. – Бля, на седьмом киселе родня… Я сказал: близких родичей. Раз башляют, паскуда, ты из штанов лезь.

– Лезу, – кивнул тот и перенёс вес с правой ноги на левую, так как чувствовал, что стоять ему долго, ибо мизéрных здесь не усаживают, не кормят, не провожают, а угораздь Барыгису не понравиться, его запросто кокнут. – Лезу, – добавил он. – Так вот младшая дочь – стервоза, Цаца Гадюкина… – (А убьёт, ну и что с того, думал сыщик; жизнь – дерьмо). – Гадюкина, говорю! – сказал он. – «Цаца» – сценический псевдоним; так – Лена.

Слушавший рявкнул: – Про Квашнина что? Что про Закваскина? Отыскал его, нет?

Барыгис, – спал он, купался, совокуплялся, пил, выступал ли перед народом, – помнил врагов своих. И одним был Квашнин П. М., кто посмел, чмырь, в Лас-Вегасе при Барыгисе и при даме, что он обхаживал, умалить его тем, что выиграл. И хотя миллиард – херовина, миллиард Квашнину не дали бы, знал державший притон Барыгис, но сучий фраер, бывший лингвист-мудак, подыхавший от рака, сто, двести лямов точно сымел-таки. Казино получило славу как место, где даже швали фарт, и восполнило траты… Этого – что какой-то бздец превзошёл его – и хватило, чтобы виновный был обречён. Добавилось, что и флавский завод квашнинским стал, хоть Барыгис в то время несколько лямов выдал Закваскину, чтоб купить завод. Квашнина уже не было бы на свете, если бы не охрана.

– Что? – он цедил, – с Закваскиным? Отыскал след?

– Сгинул. Сгинул Закваскин, – выдавил сыщик, переминаясь в сером плаще своём. – Был я в Квасовке, где Квашнин живёт. Там он деньги сжёг, миллион почти. Дед, – папаша Закваскина, тоже в Квасовке жил, – сболтнул сдыхая, что, мол, Квашнин «ухайдокал» сына. Органы Флавска все проквашнинские. Он там царь: спас завод, обеспечив тем занятость; также церкви построил, ясли, больницу; благотворитель… Но заправляет Осия Ройцман как представитель и как советник… А у Закваскиных, вроде, пря была с Квашниным. Я думаю, ваши деньги там в акциях…

– Что молчал? – встрял Барыгис, ёрзнув всей тушей в кожаном кресле. – Что ты молчал, падлó? Или семь миллионов – мелочи?

– Я докладывал. – Сыщик стал в стойке смирно. – Думал, что с Цацей…

– Ты, бля, мне думать стал? – покривился Барыгис, вперившись в сыщика. – Я здесь думаю!

– Виноват… От бухгалтера я узнал на днях, что Закваскин был собственником завода, что он в уставный фонд в доле с немцами отдал семь миллионов и строил в Квасовке, мол, отель. Но в Квасовке жил Квашнин тогда. Он, Закваскин-дед и старик Заговеев – трое там жили… Зам ваш исчез в грозу в девяносто девятом, кажется в мае. Боссом завода стал вдруг Квашнин Пэ эМ. А завод – монополия, тридцать восемь процентов этого рынка, сбор сепараторов.

– За мой счёт на раскрут пошли… – сбавил звук телевизора, злясь, Барыгис.

– Пренесомненно! – громко льстил сыщик. – Мне рассказали, как-то стреляли, мол, со двора Квашнина в Закваскиных; Квашнина с неизвестным видели в «ауди». Может, он нанял киллера и убил Закваскина.

Взяв в коробке на столике рядом с креслом, в коем сидел, сигару, хмыкнув, Барыгис мягко вложил её в угол рта. Его грушевидная голова осела. Он не курил, он думал.

– Где эта шлюха?

Сыщик сказал: – В Мытищах. Думает уезжать. Не вызвездила, верно… Мы с Цацей можем достать его, Квашина то бишь. Ведь она типа родственница, хоть дальняя.

– Значит, Квас взял заводик мой, а Квашнин его отнял?.. Сила, бля, всё решит, – подытожил Барыгис.

И он был прав (почти).

Лейбниц мнил: очевидности «за собой ведут», подчиняя. Истина станет силою, вторит Кант, «доказав» себя. Постулат от Спинозы: правит на свете «необходимость». От Стагирита: мысль «принуждает». С необходимостью, найденной и увенчанной мозгом, нужно смириться. Вечные истины даже в бога ввели себя, ведь их суть – принуждать. И, следственно, чтобы обществу быть – всем надобно быть в одном, отсчитывать из единого. Эпиктет был готов вести к «вечным истинам» пыткой. Кант сулил оппонентам казни. Скот И. Д. сделал бога беспомощней мнений рода людского. Гегелев бог – «держава теней», не более. «Дважды два есть четыре» ставят над богом, дабы «сей мир» хранить в радость правящим. Нужно всем внушить ценность формул общего свойства. То бишь природа правится мозгом; разум диктует нормы природе… Это всё, в целом, знал и Барыгис, но не умел сказать по-научному: а сказал бы он вот что: срать мне на истины, потому что их нет совсем, а есть сила внушений их, чтоб «сей мир» был оправдан – волей монарха ли, философией (вроде той, что Платон решил, что есть время-субстанция, а Эйнштейн время свёл в относительность; или как математику от Евклида гнал Лобачевский; или как истину, что, мол, собственность обща и всенародна, скинуло мнение, что, мол, собственность частна).