Якуб Жульчик - Холм псов

– Не говори со мной как с журналистом.

– А кто ж ты? – спрашивает Агата.

Я перестаю, поскольку вижу, что ее это раздражает. Уже не думает о том, что видит. Ей уже нужно что-то сделать. Не знаю что – обед или стирку. В любом случае, думает она уже только об этом. Я смотрю на нее и думаю, что именно для нее – личное дело, а что Агата делает ради удовольствия. Чему может улыбаться эта женщина, когда встает засветло с постели? Какая мысль позволяет ей пережить день? У нее черно под глазами, у нее потрескавшаяся кожа на щеках. Длинные прямые волосы цвета соломы, которые она не красила никогда в жизни, опадают ей на спину; выглядят так, словно она сама подрезала кончики. Она не накрашена. У нее неухоженные ногти без маникюра. Ноль украшений, только едва видимые следы проколов в ушах. Сильные руки, как старое, твердое дерево. Кожа на руках как пемза. Великоватая военная куртка с огромными карманами, в которых она прятала мерзавчики, маленькие разноцветные бутылочки.

Может, чтобы познакомиться, нам нужно прогуляться, сходить на кофе, в парикмахерскую, а не смотреть на сцены убийства?

– Пойдем, нужно обед готовить, – говорит Агата. – А еще в магазин надо заехать.

Я киваю. Мужик в белом комбинезоне уже исчез, и теперь все, включая полицейских, Рудзяка и его приятеля, выглядят совершенно растерянными.

– Им бы обо всем этом с Ведьмаком поговорить, – замечает она, кивком указывая на полицейских, желтую ленту, эту замедленную, остановившуюся, ни к чему не обязывающую картинку.

– С Ведьмаком? – я рефлекторно фыркаю. Ведьмак. Какие еще псевдонимы тут придумывают людям?

– Такой человек. Немного странный. Другой. Живет километра за два-три отсюда. В лесу. В доме без электричества. Знает обо всем, что тут происходит.

– Так отчего ты им не скажешь? – спрашиваю я, а она только пожимает плечами.

– А что, мне полиции говорить, что они должны делать? И что они сделают? Схватят кого? Арестуют? Ну, скажи. Кого-то накажут? Полиция? – отвечает раздраженно.

Что-то растет во мне. Как резкое желание закурить, что внезапно взрывается в желудке после пары месяцев отказа от сигарет, когда уже думаешь, что все устаканилось. Это опасное чувство. В лучшем случае из него возникают статьи и книги, в худшем – человек остается с серьезными ранами, с черепом, треснувшим от внезапного удара о стену.

Агата вдруг поворачивается в сторону, куда побежал мужик в белом комбинезоне. Кусты там резко шевелятся.

– Здесь! – кричит мужик в белом комбинезоне.

Мы снова идем по кругу, Агата двигается ловко и быстро, могла бы делать это даже ночью, а я знаю, что иногда она так и делает ночью, слышу, как выходит, пытаясь никого не разбудить.

Мы останавливаемся у кустов, неподалеку видим их, а они нас – нет: мужик в белом комбинезоне и двое вдруг оживившихся полицейских. Мужик в белом комбинезоне что-то поднимает с земли, прячет в пластиковый пакет. Я щурюсь, изо всех сил пытаясь понять, что оно такое.

– Нож, – говорит Агата, шепотом отвечая на вопрос, который я мысленно задала.

Нож-бабочка, блестящий на солнце, как внезапный подарок. Все всматриваются в него, словно он – нечто исключительно ценное, как гостия.

– Кровь, – заявляет мужик в белом комбинезоне.

– Гони их всех, – говорит один полицейский другому.

– Пойдем, – отзывается Агата.

Мы быстро идем по лесу, пытаясь двигаться как можно тише, я не успеваю за ней, спотыкаюсь обо что-то, торчащее из земли, но в последний миг восстанавливаю равновесие.

– И что ты обо всем этом думаешь? – спрашиваю я, но Агата все еще ничего не говорит, выходит из лесу, пересекает Известковую и идет в сторону главной улицы, к магазину. Там я ее догоняю. Она останавливается, смотрит на меня.

– Думаю, что у меня дома двое голодных детей, – на миг вскидывает руки, чтобы сразу уронить их вдоль тела. – Я правда не хочу в этом копаться. Я могу помочь жене Берната, сделать для нее покупки, заставить ее умыться, потому что она может не мыться дни напролет. Пойти ко второй и сказать, чтобы перестала рыдать, чтобы что-то сделала.

«Слишком светло», – думаю я. Светло и холодно, асфальт блестит, в углублениях собралась вода вчерашнего дождя, а вдоль асфальта стоят дома, как шкатулки тайн и проклятий.

Может, весь мир – из таких шкатулок. Может, Зыборк повторяется, реплицируется в бесконечность. За поворотом – следующий, а потом еще один, и так без конца.

– Ты идешь со мной в магазин или возвращаешься домой? – спрашивает Агата.