Зосима Тилль - Схемотоз де Моску́ / Грехи против

– Да, в молодости… Было дело с одной, – теперь пришло время замолчать Максиму.

В голове почему-то уже второй раз за несколько дней промелькнула транспортная развязка, со свистом проезжающая мимо машина, дурманящий шлейф цветочных духов… В окне затормозившего рядом авто мелькнуло и исчезло чьё-то лицо… Ни догнать, ни свернуть… Может и тогда это тоже была она?

– Неудобное это дело, писюн выскакивает, – с силой вытащил себя из плена наваждения Максим.

– Хороший писюн не выскочит. Ох… Ну всё, девушка созрела и очень хочет «суши»!

– Нет, Смешная, ты мне определённо нравишься! Что ты там говорила про то, что я тебя голой не видел? Раздевайся!

Незнакомка по-кошачьи потянулась, встала из-за стола, покачивая бёдрами вышла на центр кухни и без лишних слов, отрепетированными движениями, не отрывая взгляда от глаз Макса, медленно и томно сняла с себя всё, во что в тот вечер она была «раздета». Уже через минуту она приняла гламурную позу пантеры перед прыжком в сторону развалившегося на стуле Максима.

– Ну как я тебе? Скажи, что нравлюсь!

Попытавшись оценить представшую перед ним в неглиже незнакомку двоящимся от выпитого взглядом с ног до головы, Макс споткнулся на её бедрах и сначала тихонько, а потом уже и в полный голос начал давиться от смеха. Через минуту он ржал, аки сивый мерин…

– Ну… Ты… Даёшь…!!! Удивила… Так… Удивила…!!! Такого… Я… Ещё… Никогда… Ха-ха-ха!!!

Начиная от заниженной линии талии, все бёдра и ягодицы обольстительницы были сплошь усыпаны разноцветными вытатуированными бабочками. Махаоны, павлиноглазки, сатурнии, разнообразные парусники, нимфалиды, бархатницы, голубянки, агриппины, урании, парнасиусы и прочие разновидности чешуекрылых ровным слоем покрывали всё пространство от уключин таза до середины ляжек «лавочки»-незнакомки, образуя собой некое подобие кружевных панталончиков.

– Оденься… Христом Богом молю… Я сейчас умру… От смеха… Ты меня убиваешь! – корчился в судорогах гогота, утирая выступающие слезы, Максим.

– Хам! – возмущенно взвизгнула в ответ представшая перед ним во всей красе немолодая лепидоптерофилистка. – Хам и подонок!

Она спешно сгребла в кучу сброшенную на пол одежду и, пытаясь хоть как-то прикрыться сграбастанными тряпками, неловко посеменила из кухни.

– Дверь – там! Захлопни за собой посильнее! – хохот Макса шёл только по нарастающей.

– Хам! – донеслось из прихожей.

– Телефон не забудь, капустница! – давясь остатками смеха, прокричал в ответ Студеника.

– Мудофил! Мразь! – на прощание вместо «спокойной ночи» донеслось из прихожей, затем послышался звук отпираемых замков, дверь громко хлопнула и наступила долгожданная тишина.

Максим долил себе в рюмку остатки коньяка, маленькими глотками, не отрываясь, выпил и крякнул:

– Как же ты, всё-таки, велик и могуч, о, русский язык! Тысячу раз был прав Иван Сергеевич. Ну? Посидели – пора и честь знать. Всем спасибо, все свободны! Завтра за день нужно успеть завершить все дела по наследству и в аэропорт. А посему, спокойной вам ночи, уважаемый Максим Валерьевич. Тропического рая во снах, извините, желать не буду – с Вас и так уже стало!

Он довольно улыбнулся своей, как ему показалось, удачной шутке и последовал в сторону спальни.

– Ну, хотя бы не в кресле, – сам себе заметил Макс и, не раздеваясь, завалился на кровать, так и не приведённую с прошлой ночи в порядок. – Завтра, всё завтра…

Максим хронически не переносил куда-то вечно спешащего ритма столицы, стараясь выпасть из него при первой подходящей возможности. И уже на завтра им было запланировано экстренное катапультирование из никогда не спящего города, которое сейчас, пока ещё только на уровне ощущений, но уже начинало казаться ему очень и очень кстати.

В полусне Макс поудобнее взбил подушку под головой, и уже через пару минут квартиру огласил размеренный тихий храп, со стороны чем-то напоминающий урчание благодарного сытого и немелкого мейн-куна.

Шлейф (нем. Schleife – «петля», «бант» нем. Schleifen – «тащить», «волочить»)

Утром Максим проснулся как ни в чём не бывало. Будто не было ни вчерашней загнанности от бешеного столичного ритма, ни усталости от беготни по чиновничьим кабинетам, не было литра грузинского коньяка с любительницей коллекционировать татуированных бабочек в самых неожиданных местах… Как будто вообще ничего не было. «Говорят, секс и смех продлевают жизнь… До секса дело так и не дошло, так что остаётся уповать только на силу смеха. Одна минута смеха полезней, чем кило кокоса…», – Максим переиначил на свой лад сточку из куплета старой забытой песенки, улыбнулся своему изображению в зеркале и, пройдя на кухню, не раздумывая, включил телевизор.