Марина Бойкова-Гальяни: Дурочка. Взорванный город. Ч.1 Роман

Разбудил громкий храп возле самого уха. Приоткрыв глаза, радостно убедилась, что Герхард занял место рядом.

– Больше не сердится!

Женя была счастлива. Тихонько, дабы не потревожить сна любимого, встала и прошла на кухню сварить кофе и поджарить тосты. Голова гудела, тело требовало воды, и девушка решила в первую очередь принять душ. Стоя под прохладным «дождиком» вспоминала о том, как вчера любили друг друга, а потом она (идиотка!) всё испортила ревностью:

– Дура, дура!

– И я хорош! – Герхард просунул всклокоченную голову, отодвинув занавеску.

Он выглядел таким взъерошенным и огорчённым, что Дженни рассмеялась.

– Смейся, смейся! Твой безумный мужчина лакал с отморозками в баре водку с пивом, закусывая шоколадными конфетами. О, бедная голова!

– Прими аспирин.

– Приму, но не аспирин.

Скинув халат, Герхард присоединился к возлюбленной, фыркая и обдавая брызгами с ног до головы. Впрочем, она не осталась в долгу.

– Как дети!

– Мы и есть дети.

– Прости меня, милый.

– И ты прости. Я на твоём месте умер бы от ревности, а повёл себя как чурбан бесчувственный. Помни, что бы ни случилось, я виновен пред тобой, дорогая, любимая.

Герхард припал головой к юной груди. Вода спадала с волос Джен на его лоб, он ловил струи ртом, и не двигался, боясь нарушить ощущение нежности, сдерживая возрастающее желание. Наконец, Джен опустилась на колени, и, испытывая жажду, слизнула воду с его бёдер. Капли имели необыкновенно сладкий вкус. Герхард присел рядышком на корточки, и нежно тронул её мокрые волосы:

– Совсем ещё ребенок. Давай помою тебя, будто маленькую девочку, доченьку.

– Я чистая.

– Неважно, – и взял в руки губку, – не спорь с папочкой. Вся извозилась во дворе, грязнулька. Вот тебе, – осторожно шлёпнул по ягодице.

«Странные игры. Вылитый извращенец-маньяк». Лицо Герхарда показалось на миг незнакомым: «Откуда это? Может, развлекался подобным образом с той женщиной?» Тошнота подступила к горлу.

– Дорогая, тебе плохо?

– Да, плохо. Я не знаю тебя, вот, что тревожно.

– Так, – отбросил губку, – опять чем-то недовольны.

Сердито отодвинув шторку, вышел из ванной.

Виновато скользнула в гостиную. Герхард стоял у зеркала, внимательно разглядывая отражение в зеркале:

– Иду в банк, милая дурочка. Что скажешь?

– Выглядишь на миллиард.

– Отлично. Дай поцелую.

Джен подставила щёку. Громко чмокнув, вышел из дома. На несколько минут задержавшись с садовником, продолжил путь, не оглядываясь.

– Всё-таки сердится, вот и рукою не помахал.

Солнце стояло высоко, по небу плыли облака, словно парусники в синем море. Юной прелестницей попеременно овладевала то дикая ярость, то жертвенная любовь. Она подарила бы себя Герхарду, потом разорвала бы любовника на части, чтобы не отдать другой женщине. При мысли об измене, кровь кипела в жилах и туманила разум. Страсть съедала полностью и бесповоротно девичью душу.

– Мой, только мой. Убью, но не отдам!

Зазвонил телефон. Натали:

– Привет, красотка! Может, заедешь?

– Пожалуй. Хочу поплакаться.

Неподалеку от дома заметила шашечки такси и помахала рукой в надежде, что водитель увидит призыв. Она не ошиблась: автомобиль развернулся и, лихо подкатив, скрипнул тормозами: таксист открыл дверцу.

Назвала адрес Натали, поразмыслив, добавила:

– Через центр, пожалуйста.

Женя увидела издали: да и невозможно было не заметить такую красивую пару. Они стояли у фонтана лицом к лицу, взявшись за руки, и казалось, мир перестал существовать для них. Подойти и устроить скандал? И тут будто гром: «Герхард не любит Елену. Всего несколько часов назад Герхард целовал меня. Это всё игра. Что задумал, хитрец? Боже, ясно, как день – она богата!»

Подруга? Ну, её. Обратно домой, напиться до бесчувствия. Смутно помнила, что звонила Наталье и плакалась на предателя Герхарда. Подруга успокаивала, как могла.

Пришла в себя далеко за полночь. Неверный возлюбленный спал рядом, как ни в чём не бывало. Попытки вспомнить о его приходе и вероятном разговоре ни к чему не привели: в памяти зияла черная дыра.

Голова, словно огненный котёл. Сварила чёрного кофе, и с чашкой в дрожащей руке – на террасу. Ночной холод привел в чувство, кожа покрылась мурашками, и противный озноб овладел телом. Остатки хмеля улетучивались со скоростью, не менее той, с которой опьянение овладевало вечером. Женя растирала руки так отчаянно, будто от этого зависело спасение души, а ведь можно просто вернуться в тепло дома. Ветер нещадно рвал с деревьев листья. Лишь продрогнув до костного мозга, покинула добровольную вахту, и досадливо качая головой, укрылась в гнезде.