Игнат Черкасов - Трудно быть человеком. Цикл «Инферно». Книга пятая

– Контур? Они живые люди и многих из них я знал.

– К чему эти терзания? Ты этим только вредишь себе.

– Поверь, я знаю, но так уж меня воспитали… скорбеть по умершим. Тебе не понять, как и мне твое отношению к людям и жизни, но думаю именно это, заставляет нас оставаться людьми. У тебя принципы чести и достоинства самурая, а у меня треклятая совесть.

– Мои принципы делают меня только сильнее, а твоя совесть только лишь уязвляет тебя.

Инферно усмехнулся:

– Такова цена и чем она выше, тем больше шансов, что ты останешься человеком.

– Неужели это для тебя так важно? Неужели это важнее твоей жизни, которую ты ставишь под угрозу, испытывая терзания?

– Хотелось бы верить, но для меня это пока что просто красивые слова и даже не мечта… но именно таким, импульсивным, терзаемым и даже уязвимым, я чувствую себя живым.

– Именно поэтому ты тогда не убил Рейчел?

– Нет, тогда я жил лишь одним разумом, без сердца. И девушка, которая всё же его нашла в моей груди, убедила меня не делать этого, за что я ей буду благодарен всегда. Если бы я убил тогда Рейчел, я бы не испытал самого главного в жизни, ради чего стоит не только умереть, но ещё и даже жить.

– И что же это?

– Пока сама не увидишь, не поймешь.

Промолчав следующий час, переваривая сказанное друг другу, они разошлись. Перед расставанием, Киоко напомнила Инферно о своем предложении дружить и об ограниченном сроке данного предложения, на что Инферно не ответил ни да, ни нет, вновь её разочаровав.

Он не хотел брать на себя новые обязательства, прежде чем, не ощутит тягость последствий своих нынешних обязательств перед Рейчел, хотя на деле он уже свыкся с суровой действительностью, где он ей уже ни в каком качестве не был нужен. Всё что она думала о нем, она уже сказала, доказала на деле в зале суда и ясно выразила с экранов телевизоров, обвинив во всем его. Его моральное состояние ухудшалось тем, что он и сам себя винил. И да, умом он прекрасно понимал, что Инферно плевать было на все жертвы, которые он так же, как и Киоко считал за сопутствующий ущерб и ничего более, но тяжелый осадок на сердце подавлял его волю. Он чувствовал себя лицедеем и лицемером, которому было плевать на всех кроме себя, но который чувствовал, что так неправильно и что нельзя таким быть. Это отторжение самого себя, а именно своих профессиональных качеств, которые вошли в противоречие с его чувствами сводили парня с ума, в котором бурлило море противоречий в первую очередь против самого себя. И вопрос остался лишь в том, какое именно чувство возымеет над ним власть, тем самым предрешив его дальнейшую судьбу, выбрав ту или иную сторону.

В тот день кладбище было переполнено разными людьми, начиная от членов банд и заканчивая федералами. Но объединенные общим горем и те, и другие предпочли отложить свой конфликт на после, чтобы проводить в последний путь своих родных и друзей. В тот день, начиная с самого утра и до самого обеда залпы почетного караула не утихали, лишь переходя от одних к другим, отдавая последние почести офицерам. И снова эти безутешные вопли охватили кладбище, как и сознание виновника торжества, в его глазах – «Что я наделал… нужно было самому, как всегда… эта работа для Профи, а не для копов, ещё вчерашних курсантов или солдат…». Запоздалое озарение не унимало боль, а лишь усугубляло тем, что обличало его самоуверенность, с которой он кинулся давить мразь, разделив последствия своего якобы подвига между теми, кому это явно было не по плечу.

Клэйтона и Керо, Моника встретила, когда те возвращались с могилы своих коллег:

– Ты нас бросил.

Клэйтон – Ты ведь понимаешь, что директор Маккейб не просто так приехал. Кого-то закроют, списав все просчеты Марин, а кого-то поставят вместо неё.

– Знаешь, что бывает с предателями?

Клэйтон приблизился к Монике и попытался задавить взглядом:

– Шла бы ты отсюда, пока ещё можешь. Потому, что, когда я займу место Марин, просто уйти, я тебе не дам.

Выдвинув ультиматум, Клэйтон пошел к машине, а Керо за ним.

Моника – Он и тебя кинет в итоге. Ты же всё видел, не повторяй ошибок Карлоса и Джейкоба.

Керо замялся:

– Там было темно, и я ничего не видел… лучше уходи, Моника, жить он тебе не даст.

После чего Керо догнал Клэйтона и уехал с ним, пока их машину не разорвало взрывом:

– Я же говорила, не стоило идти за ним.

После массовых похорон и особенно после эксцесса с подорванной машиной двух федералов, директор ФБР Патрик Маккейб, не найдя мэра, отправился за объяснениями к прокурору, которая фигурировала во всех сводках и явно больше других знала, что происходит: