Майкл Терри - Что есть добро, а что есть зло

– А как вы думаете, сэр, – осторожно начал Ковард, стараясь подобрать слова так, чтобы не разозлить Хьюмана. – Она могла, действительно, увидеть эту самую Аниту Бауэр?

Хьюман посмотрел на него, как на идиота, а потом произнес немного удивленным голосом:

– Вы, человек науки, спрашиваете меня об этом?

– Я… – замялся Ковард, и его глаза забегали по сторонам, словно он искал, где бы спрятаться. – Я просто… Хм… Я хотел…

– Привидений не существует в нашем мире, мистер Ковард, – медленно и членораздельно произнес Хьюман голосом, не терпящим возражений. – Душа праведника возносится на небо, душа грешника падает в Ад, но в нашем мире им делать нечего, поэтому все разговоры об этом – богохульство. Менее четырех столетий назад вы оказались бы на костре за то, что задали мне этот провокационный вопрос.

– Я… – Ковард, ясно представивший себе, как живьем горит на инквизиторском костре, поежился и испуганно добавил. – Простите. Я, наверное, неправильно выразился… Я имел ввиду, что вполне допускаю, что Сюзанне Вермонт могло показаться, что она видела привидение Аниты Бауэр… Это очень тонкий вопрос, касающийся неокрепшей психики впечатлительных подростков и…

– Чушь! Неокрепшая психика впечатлительной девочки не мешала ей быть портовой шлюхой! – Хьюман многозначительно посмотрел на доктора и добавил. – Наша задача, как наставников девочек, любыми силами вернуть их на правильный путь и спасти их грешные души, пока не стало слишком поздно. Но если кто-то из них, одержимый Дьяволом, противится этому, то ее дорога лежит, не иначе, как прямиком в Ад. Подумайте об этом, доктор.

– Я обязательно сделаю правильные выводы, – пообещал Ковард с самым честным лицом, хотя в глубине души очередной раз усомнился в душевном здоровье этого фанатичного безумца.

Хьюман, не проронив больше ни слова, направился к выходу, но остановился в дверном проеме и, обернувшись, произнес:

– Оформите должным образом все бумаги, касательно ее смерти, да так, чтобы комар носа не подточил.

– О, да, – встрепенулся Ковард и спешно закивал головой. – Не беспокойтесь, сэр! Все будет сделано в лучшем виде!

Оставшись в одиночестве, он с облегчением выдохнул, достал из кармана мятый, видавший виды носовой платок и вытер со лба липкий пот, а потом снова вспомнил, как слышал душераздирающие крики Сюзанны Вермонт, доносившиеся из кабинета Хьюмана, как потом они прекратились, как этот монстр вызвал его, как он склонился над истерзанным телом умирающей девочки, в глазах которой стояла боль, обреченность, нечеловеческая мука, и с трудом нащупал слабый пульс, как перетащил ее, истекающую кровью в свой кабинет и с ужасом оглядел превращенную в кровавое месиво спину…

Все еще не в силах посмотреть в мертвые глаза Сюзанны Вермонт, Ковард отвернулся к стене, крепко зажмурил веки и прошептал:

– Прости… Я пытался сделать все, что было в моих силах, но… Оказался бессилен. Прости…

Сидя в своей комнате поздно вечером и периодически поднимая задумчивые глаза на мерцающий огонек единственной свечи, стоящей на столе и разбавляющей густую темноту, Ковард занимался тем же самым, чем и каждую предыдущую ночь. Для него это стало своеобразным ритуалом – писать письмо на имя главного полицейского Шотландии, в котором он открыто указывал, что ему отвратительны методы воспитания сэра Белони Хьюмана, недопустимые в границах Британской Империи, которые обязательно должны заинтересовать компетентные органы, для того, чтобы этот ублюдок, прикрывающийся именем Господа, получил по заслугам. Он писал, что на руках этого изверга кровь, а кроме того, добавил, что последняя его жертва – Сюзанна Вермонт, скончалась не от сердечного приступа, а от побоев и потери крови, и проклинал себя за соучастие в преступлении. Он называл Хьюмана убийцей и безумцем, а потом, подписав письмо, поставил сегодняшнюю дату и…

Сжег его над свечой, обреченно рассматривая, как языки пламени скручивают белый листок, мгновенно превращая его в хрупкий черный уголек. Ковард знал, что не сможет отправить это письмо ни при каких обстоятельствах, потому что в таком случае, Хьюман обязательно потащит его на виселицу сразу вслед за собой. Возможно, если бы Ковард был более храбрым и отчаянным человеком, готовым к риску, он бы не сжег письмо, но… Ковард был всего лишь Ковардом.

Отложив перо, он вздохнул и посмотрел на трепыхающийся комок пепла, оставшегося от тонкого белоснежного листа, осознавая с грустью, что у него нет выхода из сложившейся ситуации. Он прекрасно знал, что завтра вечером напишет очередное письмо и снова сожжет его. И это повторится и послезавтра, и послепослезавтра, до тех пор, пока смерть не наложит на него руки, и он сам, подобно этому листку, не будет вечно гореть в аду за свою трусость.