Алекс Лоренц - Старик

– Ну и дела у вас в школе делаются, – произнесла Маргарита, мерно работая зубными протезами.

– Так ведь не в первый раз, – отозвался я.

– Да я уж помню про ту девочку, которая… – запнулась супруга.

– Которая серийная убийца, – закончил я.

– Она ведь резала головы?

– Резала. Не каждый раз, но резала.

– Неужто опять она?

– Мать, она вообще-то погибла.

– Точно. Я и забыла.

– Таблетки от склероза пьешь?

– Нет, забываю. У меня же склероз.

Покончив с ужином, я отправился в кабинет. Маргарита Семеновна убрала посуду и пошла в зал подготавливаться ко сну.

Я всегда ложусь позже. Закрываюсь у себя в кабинете, листаю новостную ленту на ноутбуке. А когда супруга засыпает, позволяю себе маленькую вольность – выкурить сигаретку. Не каждый день, не подумайте. Пару раз в месяц.

В тот вечер очень захотелось. Я дождался, пока из соседней комнаты станет доноситься раскатистый храп. В моем старом лакированном письменном столе за ящиками есть потайное местечко, где можно спрятать даже тридцатипятитомное собрание сочинений Ленина, если понадобится. Так вот, там у меня хранятся пачка «Мальборо», зажигалка и пепельница. Я этому фокусу со столом еще в детстве научился. В деревенском доме моих родителей был почти такой же. Курить я начал лет в двенадцать и прятал за ящиками папиросы. Если б отец нашел, выпорол бы меня ремнем с пряжкой. Знаете, как больно? Раньше методы воспитания были не те, что сейчас. К великому счастью моей задницы, на нее не обрушилась сия кара. Отец умер, когда мне было пятнадцать.

Да, а еще я там презервативы прятал. Резиновое изделие номер два – так их называли у нас в Союзе. Я как-то раз ездил в город по поручению матери и мимоходом купил парочку в аптеке на свои честно накопленные – посмотреть, что это такое. Ну, и припрятал в тайнике. Купил я, конечно, не сам, а попросил какого-то прохожего дядечку забулдыжного вида за денежную награду, эквивалентную кружке разливного жигулевского пива…

Не удивляйтесь. Секса в СССР не было, но презервативы еще как продавались!

Курить я бросил лет двадцать назад. Появились доселе неведомые неприятные ощущения – то там кольнет, то тут стрельнет. Сходил к врачу, он мне без обиняков сказал: покури, мол, еще пару годиков – и конец тебе. Я ко многому был готов, но вот помирать точно не собирался. И тут же завязал с табаком, хотя до того сорок с лишним лет высаживал по пачке в день, а то и поболее. С тех пор позволяю себе пару сигарет в месяц, причем только дорогих. Никакого дерьма с кошмарными советскими названиями, которое к губам прилипает так, что с кровью отдирать приходится.

Если б Маргарита Семеновна прознала о моей маленькой шалости, она бы от меня мокрого места не оставила. Но она крепко спит и по ночам почти никогда не встает. Если захрапела, можно хоть бразильский карнавал дома закатить – не проснется.

Во время генеральных уборок она предпочитает не передвигать мои вещи и тем более не лезть в стол. Знает, что на дух не переношу. У меня от такого… как это молодежь современная говорит… подгорает – вот. Начинаю орать и скандалить. Впрочем, генеральные уборки у нас дома теперь случаются намного реже, чем раньше. Состояние здоровья супруги не располагает к серьезным физическим нагрузкам: в шестьдесят пять она схлопотала инфаркт. Я настоял, чтобы она немедленно оформила пенсию и занималась чем угодно – цветоводством, рыбалкой, даже – черт с ним – репетиторством (она всю жизнь проработала учительницей словесности в школе; в школе мы с ней и познакомились), – но чтоб не смела перенапрягаться.

А сам я ни в жизнь масштабными уборками заниматься не стану. Могу тряпкой пройтись по шкафам да пол подмести – и дело с концом…

В старом румынском мебельном гарнитуре за стеклом у меня стоит бутылочка коньяку. Вот ее можно не прятать. Чрезмерным пристрастием к алкоголю я никогда не отличался. Тяпну пару рюмочек – и больше в меня не лезет. Особенность организма. Многих старых друзей и одноклассников пьянка уложила в могилу. Кого в тридцать лет, кого в пятьдесят, кого попозже. А у меня нет, видимо, генетической склонности. Отец мой тоже с зеленым змием не дружил. Даже когда вернулся с фронта без ноги и без трех пальцев на правой руке, пить не начал…

Для некурящего мужчины сигарета без коньяка – не сигарета. Потому я совмещаю приятное с приятным. Наливаю коньячку в хрустальную рюмку, ставлю перед собой на вышитую тканевую салфетку, наслаждаюсь густым оттенком. Время от времени между затяжками делаю глоточек. Что может быть слаще на старости лет, чем иногда позволить себе побезобразничать!