Данила Решетников - Я – прИступник

Явку писать я закончил. Мужик забрал ее, встал и ушел. Минут через двадцать зашел другой. Взялся пытать меня (правда очень дипломатично), цитируя кодекс и заостряя внимание на сроках. Но я не верил. Так они сменялись поочередно, я каждого молил об условке, потом наступило утро, ко мне пришел адвокат и с этой секунды микрорайон, который я всю ночь выстраивал в кабинете, окончательно рухнул.

– Что ты им говорил?

– Ничего. Явку написал.

Глаза адвоката стали глазами филина.

– Хорошо, – выдохнул он, собираясь с мыслями. – Значит, сейчас, говорим им, что идем по 51-й статье, то есть отказываемся от дачи показаний, дабы лишнего не наговорить. Я с твоим делом еще не знаком. Мне нужно время. Но заставлять тебя я не буду. Это лишь мой совет. Я хочу, как лучше. И родители твои, наверняка, того же хотят.

Я киваю головой в знак согласия. Однако он продолжает смотреть на меня, ожидая более вербального подтверждения. Стремглав я бросаю взор в сторону, столпившихся у входной двери, мужиков. Они дружно ждут моего решения. Сознание мечется. Потом начинаю метаться я.

– Если ты не пойдешь по 51-й, – наклонившись вперед, пытался один из мужиков меня убедить. – То мы будем прилагать твою явку в суде и ходатайствовать о том, чтобы тебе избрали меру пресечения в виде подписки о невыезде. А если нет…

Так много в этом «а если…». Я смотрю на адвоката. Затем на, убедительно говорящего, мужика. И так раза три-четыре. Вот, знаете, говорят: «Вся жизнь пролетела перед глазами». У меня случилось именно так. Я – наивный молодой парень. Я это полностью осознаю. Кто-то из них меня дурит. «Дима, решай», – шепчет мне внутренний голос. И я решаю.

– Спасибо, но я, пожалуй, пойду по 51-й, – обращаюсь я к мужику.

Другой корчит гримасу.

– Ну и дурак. У тебя был отличный шанс отскочить, а теперь ты выхватишь не меньше десятки. Так что конай, балбес.

Мне стало страшно. Вопрос, словно лист осенний, срывался с уст.

– А если бы я не пошел?

– Иди, тебе говорят! – прикрикнул второй мужик. – Ты уже все решил.

Я развернулся разочарованно. Адвокат сидел в метрах пяти-шести. Его образ совершенно не обнадеживал, а лишь добавлял ложку дегтя в бочку с таким же дегтем. После того как я подошел к нему, стало во сто раз хуже. Он не внушал доверия, не выглядел самоуверенно. Он только представлял мои интересы и интересы моих родных. Мне кажется, что я только что просрал жизнь. Как жаль, что я почти не ошибся.

– Завтра у тебя суд. Я приеду. Там и увидимся.

– Они отпустят меня под подписку?

Лицо адвоката сделалось псевдоправдивым.

– И я, и твои родители, будем задействовать все ресурсы для того, чтобы оставить тебя на свободе. Ты, главное, не унывай. Помни, – ткнул он мне в лоб указательным пальцем. – Уныние – страшный грех.

Звучало неубедительно. Да и я, в силу собственных взглядов, ставил религию под сомнение. Под большое. Я снова кивнул. Адвокат, увидев желаемую реакцию, сдержанно улыбнулся, как бы вынуждая меня не терять никакой надежды. А я потерял. Потерял, как только мужик сказал, что я выхвачу не меньше десятки. Где-то в глубине души я, конечно же, понимал схему с подачей явки и мгновенным закрытием дела, но эмоции были на порядок сильнее здравого смысла. Я смотрел в след своему защитнику, который тут же поспешил удалиться и размышлял о дальнейшей судьбе девятнадцатилетнего студента одного из самых престижных вузов своего города. А что если мои друзья не пошли по 51-й? Что если их отпустят? Я развернулся опять к мужикам. Один из них нервно бросил явку мою на стол. Я хотел подойти. Хотел спросить про своих друзей. Но вид мужиков недвусмысленно демонстрировал исключительную враждебность. Мне, с моей внутренней полугибелью, такой барьер преодолеть было не под силу. Поэтому я и остался в жестком смятении, неведении и унынии.

Продолжение оказалось для меня не менее смутным. В этом же здании я, казалось, на протяжении не одного битого часа уделывал в черных чернилах подушечки своих пальцев, потом с силой впечатывал их в бумагу, брал у мужиков дешманское мыло и с трудом отмывал с папиллярных линий все это безобразие. Дело происходило в каком-то подвале. Надзор, в ту ужасную минуту, за мной осуществляли какие-то дядьки в военной форме. Ни с кем из них я не разговаривал. И они все делали молча, лишь изредка напоминая мне о моем положении шатком.

Закончилось все это тоже довольно дерьмовенько. Мы вышли с мужиками из здания (небо было настолько мрачным, будто и оно знало, что я оказался в сердце душераздирающего нуара), сели в серебристую «Ладу Калину» и куда-то поехали. Я долго не решался ничего спрашивать, но в середине нашей поездки все же понял, что другого выхода нет.