Эли Фрей - Ты убит, Стас Шутов

– Говорят, кое-кто и сбежать поможет, ― рассказывал Коля. ― За сотарик килорублей. Но я такого не помню, если и было, то не при мне. Да и где взять такие деньжищи?

Санитары – это медработники. А садовниками называли весь персонал, который к охранной и воспитательной деятельности отношения не имел, например, повара, слесари, сантехники. При этом настоящих садовников в штате и не было, их обязанности выполняли сами воспитанники. Например, стригли газоны. Чтобы сделать это занятие увлекательнее, инвентарь каждый раз был разный: косы, ножницы, даже лопаты. Некоторых смотрящих отличало богатое воображение ― и тогда траву не стригли, а выщипывали руками. «Труд изгоняет дурь!» – таков был негласный лозунг школы. С припиской: «Чем труд нелепее, тем больше дури выходит».

Воспитание трудом делало свое дело. Стас чувствовал, что тупеет, забывает сам себя, становится частью послушного стада. Зато времени и сил на мрачные мысли почти не оставалось.

Резак и его лбы устроились в школе хорошо. Их многие боялись. Обычно они сутками играли в карты в беседке: от трудочасов отлынивали, а свои задачи передавали новичкам, в качестве вознаграждения обещая не бить.

Стас не числился у Резака в любимчиках : держался слишком амебно, на выходки не реагировал. При встрече с Резаком Стас лишь презрительно сжимал губы, а Резак любил тех, кого можно довести до истерики и слез. Над такими он знатно издевался ― идей у него было много. Он ставил любимчиков на колени. Заставлял пить из лужи, вслух оскорблять самих себя или есть друг у друга из рук. Связывал скотчем и запирал где-нибудь на много часов. А любимая забава Резака начиналась после отбоя: он сажал людей на пол и, прижав их ладони ножками стула, садился на него, читал или копался в телефоне. Для некоторых аттракцион заканчивался переломами.

Было у Стаса и Резака что-то общее… Иногда Стасу казалось, что, глядя на этого парня, он будто рассматривает свои старые фотографии. Шутки, угрозы, издевательства, мерзкий смех ― все это он позволял и себе. Осознавать это было отвратительно.

Новые приятели Стаса, как ни странно, тоже не ходили у Резака в любимчиках. А ведь словно по какой-то иронии, вся эта компания друзей по несчастью жутко напоминала Стасу «мушкетеров». Его любимые игрушки из прошлого.

Помимо Коли Стас стал общаться с Васяем ― тем самым онанистом, который так подробно рассказал свою историю на пятом групповом сеансе у психолога.

– Ну вы это, не ссыте, я только на сеньорин. Сеньоры меня не вдохновляют, ― успокоил будущих друзей Васяй в день знакомства.

А еще Стас подружился с Мироном.

Мирон был низким и щуплым, с русыми волосами и веснушками, которые покрывали не только лицо, но и все тело. В прежней жизни он постоянно ссорился с родителями, а после очередной ссоры украл папину тачку и все деньги. На этой тачке он ездил по городу, швыряя деньги в окно, а затем нырнул в ней в городской пруд. А все потому, что не хотел поступать по родительской указке на банковское дело.

– Я вообще это, ну, руками люблю, ― смущенно сказал Мирон, когда они со Стасом знакомились. ― Ковать люблю… ― Он как будто оправдывался. ― Хотел пойти учиться ковать оградки, лестницы, декор всякий. А папа сказал, будешь банкиром. И вот…

Мирон был из тех, кому в спецшколе нравилось: тут не было навязывающих свое мнение снобов-родителей, зато была ковка.

Ребята были веселыми, недалекими, добрыми. Коля походил на Шляпу, Васяй своим лошадиным лицом ― на одного из друзей Шляпы, которого Стас за эту черту внешности прозвал Ишаком. А Мирон напоминал третьего из «мушкетеров» ― мелкого Пятачка. Даже голос был такой же писклявый.

Хоть Стас и не был любимчиком, Резак все равно его как-то выделял. Как будто пытался найти в нем слабое место, ударить побольнее, унизить. Иначе как «Барби» или «животное» Резак к Стасу не обращался. При каждом удобном случае пристраивался рядом, понижал голос и в красках расписывал, в какую позу поставит его маму и как будет мучить его сестру. Один раз Резак придумал какую-то очередную «забаву» и приказал Стасу сесть на пол. Тот отказался. Его толпой затащили в туалет, набросили сверху одеяло и избили.

Стас продолжал все это терпеть. Он будто что-то выключил в себе. Дни проходили, оставляя на языке привкус горечи, от которой никак не избавиться.

Иногда казалось, еще чуть-чуть ― и он сорвется, просто размажет лицо Резака о кафельный пол. В такие моменты Стас чувствовал на груди прохладное прикосновение иконки, некогда подаренной Томой, а мягкий голос в голове шептал: «Не нужно, Стас, это не выход». Стас выдыхал. Закрывал глаза. Говорил самому себе: «Терпи, ты это заслужил». Считал до пяти. Его отпускало.