Чак Паланик - Рождение звука

А шедевр между тем и с телефона сделал свое дело. Лицо Шло побледнело, будто сыпанули сахарной пудры на пончик. Из глаз брызнули и потекли слезы. Нижняя губа задрожала. Продюсер закрыл рот руками и отвернулся.

Митци задумчиво произнесла:

– Я назвала его «Веселый цыган, длинноволосый блондин, двадцать семь, замучен до смерти, промышленный фен». – Она приподняла очки, однако только для того, чтобы подмигнуть: – Такое название не забудешь, правда?

Шло выковырнул наушник. Неосторожно зацепил чашку и пролил кофе. Схватил салфетку с подставки, промокнул стол. Вырвал второй наушник и швырнул оба в нее. Оттолкнувшись от стола, заковылял мимо официантки. Пробормотал, багровея лицом, на прощание:

– Тебе бы к священнику сходить.

Митци подняла упавшие наушники, послав ему вдогонку:

– Моя религия – моя работа.

Официантка не отпускала продюсера взглядом, и когда Шло открывал стеклянную дверь, и когда, неуверенно спотыкаясь, пробирался по парковке к своему «Порше».

– Обожаю его фильмы, – сказала официантка, играющая актрису, играющую официантку.

Митци оглядела ее с ног до головы и кивнула в сторону «Порше»:

– Хочешь попасть в следующий фильм?

– А ты тоже продюсер?

На вид ей было двадцать три – двадцать четыре, от говора веяло деревенской простотой и легкой гнусавостью, палящее солнце юга не успело испортить ни волос, ни кожи. Обручального кольца также не было. Многообещающие мелочи.

Митци прочитала имя на бейджике:

– Шаниа? Ты знаешь, чем в кино занимается шумовик?

Та покачала головой:

– Не-а. Но ты знаешь нужных людей, да ведь?

Вместо ответа Митци подняла пакет, оставленный на столе, выудила из него увесистую пачку банкнот. Отсчитала одну, две, три сотенные и подняла руку в ожидании, клюнет ли на такую наживку юный талант.

Робб позвонил ему домой. Просто узнать, как дела. И спросил, придет ли Фостер на следующую встречу группы.

Фостер разглядывал укус на руке. Отпечаток детских зубов, крошечная подкова в запекшейся крови. Роббу ответил, что будет в подвале церкви, где обычно проходят собрания, и уже почти повесил трубку, когда из нее донесся раздраженный голос Робба с припасенным напоследок вопросом. Фостер вернул трубку к уху и подождал, когда Робб повторит:

– В Денвер-то зачем?

Фостер напряженно вспоминал, как давно он знаком с Роббом. Вспоминал, как они познакомились в группе, вспоминал все, чем Робб поделился о своем ребенке, младенце, сыне, когда Фостер только пришел в группу.

Робб снова спросил:

– Что там такого важного, в Денвере?

Фостер не мог сказать правду. Кто-то сболтнул в анонимном чате, что в Денвер приедет Паоло Ласситер. В «даркнете» кто угодно мог оказаться совершенно никем, но источник из чата назвал Ласситера большой шишкой в секс-торговле детьми.

Не возлагая особых надежд на Денвер, Фостер загрузил в телефон все найденные в Сети снимки Ласситера, составил список наиболее вероятных отелей и в мечтах уже видел, как вцепится в глотку этой «шишке» и вышибет из него все, что тот знает о Люсинде.

Расскажи он Роббу о своих планах, и наставник вынудил бы Фостера выложить полную историю грехопадения, рассказать о кошмарных чатах и чудовищных папках с фото; тогда никто бы и в грош не поставил Фостеровы благие намерения.

Вместо этого Фостер сказал:

– Я встретил девушку. – И замолчал, словно смутившись, на самом деле выдумывая очередную ложь. – В Интернете. Знаешь, я, наверное, женюсь.

Багаж, должно быть, уже в Денвере. Катается там по транспортерной ленте. А может, и летит обратно.

На том конце линии замолчали. Фостер прислушался к звукам на заднем плане – хотел расслышать хоть что-нибудь: как живет Робб после гибели сына. Ни звука не донеслось. Жена ушла. Тишина стояла такая, будто Робб звонил из секретного правительственного бункера.

– Не смей нам лгать, ничего хорошего тебя там не ждет! – Голос Робба пылал презрением, а потом наставник зашел козырем: – Мы точно знаем, что там за девушка в Денвере. Стыдись!

И добавил, чтобы Фостер точно устыдился:

– Вся группа знает!

Тут Фостеру ответить было нечего; смутившись, он повесил трубку.

Воспоминание о прошлом навсегда въелось в руки. Руки помнили дрожь, когда Митци несла первую ДАТ-кассету [1] ДАТ-кассета – кассета с пленкой для цифровой записи. Аудиозапись получалась более высокого качества, возможностей редактирования звука и управления записью было больше, поэтому использовалась профессионалами в 80-х и 90-х. ( Прим. перев .) на продажу. Память жила болью в коже на голове, болью стянутых, туго сплетенных волос. Тогда Митци носила длинные, очень длинные волосы. Длинноволосая старшеклассница, она сплела и заколола толстую косу на затылке так беспощадно, как только старшеклассница может приколоть к подставке бабочку или скарабея на занятии по биологии.