Мастер Солнца Покрова Пресвятой Богородицы - Трудно быть Ангелом. Книга Вторая. Роман-трилогия

– Иди! Можешь – иди, разгоняй метаболизм! Иди собирать и Богу молись!

– Я тут прилягу, тут, пусть кофе всосётся.

Поэт закричал:

– Нельзя ни лежать, ни сидеть! Будет инсульт! Парализует, а боль не пройдёт. Давай-давай, двигайся! Двигайся, больше ходи, иначе конец тебе, Юродивый, брат! Ходи-ходи, больше ходи, постоянно молись! Иначе помрёшь, парализует тебя!

Юродивый, в трусах и с ящиком на шее, сел на кровати и с трудом надел джинсы. И всё. Он еле сидел. Слёзы отчаяния появились на его ресницах. Он плакал от нестерпимой боли, морщился и скрипел зубами… Тогда Поэт принёс к кровати его ботинки, дублёнку и свитер, но Юродивый всё мычал:

– Болит! Не могу я терпеть.

– Можешь! Я знаю – сможешь! Вставай, Юродивый, брат! Очень прошу – вставай, друг.

Поэт сам заботливо надел на Юродивого ботинки, свитер и дублёнку, перекрестил, дал ему старую палку и решительно вывел за дверь: «Иди! И молись! Иначе парализует, и лежать будешь овощем, и говно под себя. Иди и молись! Движение – жизнь!» С этими словами Поэт запер дом, а ключ понёс в храм.

Юродивый, без шапки, длинноволосый и с ящиком на груди, немного постоял на улице, подышал морозом и, опираясь на палку, пошёл, шатаясь, но от боли в голове он не мог говорить и что-то просить у людей, а только бессвязно мычал молитву:

– Мм-м, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня… Прости грехи мои тяжкие. Господи мой, я, прах и пепел, повергаюсь перед Тобой, Боже, прости грехи мои тяжкие. Ох! Господи, не гнушаешься Ты раба твоего недостойного, ранее совершенно осквернённого, сосуд всякой нечистоты. Даруй же мне, Господи, освятиться хвалами Твоими и очиститься трудами и памятью о Тебе! Ох, прости меня, Господи, по Благодати великой Твоей; молю, обнови жизнь мою и помоги забыть все грехи мои; дай мне, Господи, распроститься на земле в смирении сердца перед Тобою; мм-м, избави меня от болей невыносимых. Ох, невыносимых! Не могу я, избави меня. Ты всегда знал, Господи, что жизнь моя будет беспорядочной, преступной, греховной. Но Ты даровал мне снова жить, и я прошу Тебя, Господи, по великой милости избави меня от болей невыносимых, молю Тебя, Боже, избавь уже. Устал я терпеть адские боли, пора – избавляй…

Так шептал, шёл и молился Юродивый молитвою святого Сирина и, как слепой лунатик, ничего не соображая, упрямо двигался вниз по улице в центр зимней Тарусы. Боль адова сжимала его голову, но он по-прежнему шёл и бормотал молитвы свои. Мимо проплывали дома, и деревья шли навстречу, а Юродивый, полузакрыв глаза, еле двигаясь, всё шёл и полз по стеночке. С большим трудом подошёл к магазинам, кафе и ресторанам, но не смог ничего ни сказать, ни попросить, прислонился спиной к стене у двери и шёпотом молился. А из магазинов, завидя Юродивого, уже сами выбегали официантки, продавцы, кассиры и хозяева заведений, бросали купюры в его ящик – подаяния на Храм – и торопливо говорили ему:

– Миленький вы наш! Что же вас так долго не было? Вся торговля упала! Мы готовы под руки вас водить. Вы больше нас не бросайте! Хорошо, что снова пришли. Приходите всегда…

Из кафе вышел Ромео с чашкой горячего кофе и подал Юродивому:

– Говорят, заболели вы?

– Мм-м, – выпивая кофе из чашки, промычал Юродивый. – Спаси Господи вас.

– Обязательно приходите ещё. (И похлопал его по плечу.)

Юродивый устало кивнул и пошёл дальше сбирать по магазинам. Прохожие и покупатели, молодёжь и старики – все сами подходили к нему и совали деньги в ящик. А Юродивый, как в тумане, с повязкой «святые помощи» на больной голове, с трудом опираясь на палку, мычал и кивал, и упрямо шёл дальше по улице – ноги сами направляли привычной дорогой. Он шёл, шепча молитву. Когда стало совсем плохо, остановился, прижался спиною к стылой стене и сполз вниз; волосы упали на лицо; попытался встать и сделать шаг, но упал. Положив голову на снежный асфальт, Юродивый дышал морозным воздухом и лежал, отдыхал. Внезапно увидел краем глаза, как чьи-то ноги прошли мимо, и отключился…

Когда Юродивый очнулся, то понял, что его заботливо подняли – и вот он снова сидел у стены и тихо с надеждой призывал:

– Поэт, ты где? Помоги мне, ты где? Не могу, Господи. Скажи Поэту, пусть придёт и поможет, а я за него буду молиться… Поэт прав – надо идти, я пойду. Сам.

С трудом Юродивый встал, подышал на замёрзшие руки, спрятал их в карманы и, шатаясь, побрёл, и захрипел: «Люди добрые… Не себе, на Храм… Ради Христа».

К обеду он очень устал, отнёс ящик в храм, немного перекусил и упал на кровать отдохнуть. Голова по-прежнему невыносимо болела, и тогда Юродивый снова пошёл молиться по городу и собирать. Но всё плыло перед глазами, и он снова упал, положил лицо на холодный снег и устало дышал, и хрипел. Вдруг почувствовал, что его грабят, что чья-то чужая рука достаёт из ящика деньги! И тогда, как зверь, Юродивый открыл пасть и укусил руку, зарычал: «Р-ра-а-а!», чуть приподнялся на коленях и попытался догнать вора, но упал лицом в снег. А вор, иуда, шакал, убежал уже далеко. Юродивый, собрав все силы, встал с грязного снега, шатаясь, отёр лицо и пошёл дальше: «На Храм… Люди добрые, на Храм. Во славу Божию». И даже когда совсем не было сил, он через боль продолжал хрипло молиться: