Мастер Солнца Покрова Пресвятой Богородицы - Трудно быть Ангелом. Книга Вторая. Роман-трилогия

– О-о-у? Спасибо! Голосом ниже на октаву любовь? М-м! Браво, Поэт – да, это фишка! О-у-у, я спою… А-ха-ха-ха, целую взасос! Как же я сама не догадалась? Да-да-да, конечно же, низким голосом! О, а я знала, что уже в новом году обязательно выйдет мой первый виниловый диск «Всё про любовь», а-ха-х, и запишу я его низким голосом. Я обязательно подарю его тебе! Из Парижа с любовью пришлю. Все поют высоко, а я спою низко? Фантастика! Поэт, ты гений! Ты креаторе!

– Я знаю.

– Э-э? Как дела у тебя? Говори же, рассказывай, как твои дела.

– Как дела? Пишу роман, мой прекрасный редактор будет его редактировать – это ещё несколько месяцев. Затем надо издавать роман в Европе и Азии, а перевод очень дорог! Но я очень хочу! Мучаюсь, но знаю наверняка, что Бог мне поможет, я сильно молюсь и даже волнуюсь.

– И я помолюсь за тебя – у тебя выйдет гениальный роман, ты же сумасшедший, не от мира сего… Так, значит, низким тембром и про любовь?

– Да, низко, интимно и про любовь.

– А-ха-ха-ха! Гениальный, ты сделал мой день!

– Рыжик, дерзай! Да, и ещё – волосы твои рыжие очень шикарны! Я видел по телевизору – это прямо капкан! Что ты делаешь с ними? А-а-а движение бёдер! Парни штабелями полягут у сцены! Ты выйдешь замуж.

– Опять? А-ха-ха, я счастлива!

Вино с устатку уже вошло в его голову, Поэт сел на диван и задорно повысил голос:

– Рыжик, хе-хе, включай режим «чувствительно», дерзкая! Включай в себе жажду любви, новых клипов и новых хитов о любви! Раздвинь диапазон вокала вниз и ещё ниже, покажи ноги свои, любовь и сердце на сцене, а мир открой до горизонта. И, закрыв глаза, эротично, низко, чувствительно пой, и, чуть извиваясь прекрасным телом, томно и медленно рукой сама себе показывай прекрасную музыку. И спой любимый мой блюз. Верти попой, ногами, чем хочешь – верти! И пусть слюнями парни все захлебнутся! А ты им – нате вам – я имею дерзновение глубоко, чувственно петь, дрожать низким голосом на каблуках! Бля! Мне придётся рассказ писать про тебя! Давай, качай волну нежности, жги, Рыжая! Жги! Я буду печатать рассказ про тебя! Замолкнешь на сцене – забросают цветами! Откинешь волосы, улыбнёшься, тряхнёшь головой и снова томно, сладострастно им запоёшь. Зал застынет, открыв рот. А я верю в тебя – ты сможешь петь на сцене перед небесами. Живи дикой жизнью, вольному воля, и бойся, Лондон, Париж и Нью-Йорк!

– О Боже! О, какое волшебное чувства, слова! Я прям заслушалась!

– Рыжик, что-то я впечатлился от своих слов. Надо выпить ещё.

– И я выпью с тобою! Чин-чин! (Глоток шампанского.)

– У меня пустой бокал, я ещё налью, порежу сыр на доске, копчёный бекон.

Звук открытия пробки – ш-ш-пак! – и вино приятно полилось в бокал.

А Рыжая произнесла завлекающим низким голосом:

– Э-эй, м-м, милый, на брудершафт? Прилетай в мой Париж?

– Не соблазняй меня! Я здесь не для того, чтобы вписать своё имя в твой мир! Моё имя – в моих молитвах на небесах и в книгах моих. В моей жизни бешеной и поцелуях взасос! Мои страдания и мои размышления! Что мне до тебя?

– Но Paris?

– Рыжик, закрой глаза и представь себе – Иисус Христос, будто луч света из темноты, Salvatore del mondo! А я иду прямо за ним! Вопрос тебе: зачем оборачиваться, зачем мне Париж? За что сгорел Notre-Dame de Paris? Ответь мне! Его строили двести лет великие неизвестные гении – мастера, настоящие Мастера с большой буквы, захороненные учениками в фундамент собора! Они все отказались от своего имени и носили одно имя – Мастер! А одежду их после смерти поделили оставшиеся. Зачем мне ехать в Париж? Видеть воронов на пепелище Notre-Dame de Paris? В моих страданиях, моих размышлениях холодные стены трогать зимой? Пока не восстановишь – в Париж ни ногой!

И Рыжик воскликнула:

– Узнаю тебя, максималист! Поэт, ты космически чумовой! Между нами тысячи миль, а я, дура, хочу быть телефоном, которого касается твой рот! Я бы тоже поцеловала тебя, непременно взасос, твои губы и рот! Надеюсь, да, так и будет в новом году!

– Но-но, Парижанка! Отставить!

– А-ха-ха! А я, парижанка, буду петь низким голосом! О-о, Поэт, это фишка! Это фантастика! Если бы ты был сейчас рядом, я отдалась бы тебе, неизлечимый мечтатель! Хочу расцеловать и обнять тебя, русский Есенин!

– Фишка – чума. Рыжик, и пусть Лондон, Париж и все парни влюбятся в твой низкий чувственный голос, влюбятся в рот. Будь счастлива, Рыжик, в Париже. Но я в тебя не влюблён.

– Стой, а рассказ? Право же, напиши рассказ про меня? Умоляю, Поэт, для меня!

– Хорошо, Рыжик. Принцип рассказа таков. (Поэт закрыл глаза и уже представил перед собой голую Мэри.) Представь, я пишу: зацелованные влажные губы, а глаза – океан; помню все трещинки на губах и томный голос, поющий легато, вибрато и меццо стаккато, задевающий струны души, и твой удивительно нежный низкий вокал, прекрасные рыжие волосы, тело; и зрители, и сцена в цветах, а ты смеёшься и плачешь со сцены под музыку. Далее повествование. А в конце новеллы мне надо написать что-то особенное или слова твои, пусть всего три слова из твоего рта, но у читателя должно напрочь снести голову – случится оргазм или катарсис души; так говорит моя Мэри.