Александр Алейников - Караван

Иной раз женщине казалось, что, случайно разбившаяся бутылка коньяка, будучи только что купленной за оторванные от сердца гроши, вызовет в нём больший переизбыток чувств, чем её собственная гибель. На месте Ромы любой бы добрую сотню раз спросил о том, что происходит, наблюдая этот кавардак из спирта, слёз, криков и прочих, ломающих сознание веществ и звуков. Но только мудрость не была заложена Богом в число сверхспособностей данного индивида, зато героизм хлестал через край.

Конечно, Ася старалась не мытьём, так катаньем воздействовать на мужа, не согласившись с навязыванием слепого обожания, но её бунты всякий раз захлёбывались, а последующая волна репрессий захлёстывала недовольных, вынуждая причастных отказаться от планов на революцию. Стоило жене запустить пластинку о суровом дисбактериозе в их брачном союзе, как Баренцев неизменно реагировал в трёх закадычных ипостасях, не меняя регистра.

Во-первых, супруга хоть и не срывалась на дежурный крик о загубленной молодости, но её попытки достучаться до небес или поделиться самыми сокровенными чувствами и переживаниями упирались в то, что Рома начинал латать открывшиеся язвы халатности своим мужским началом, отчего последнее теряло в стоимости быстрее, чем советские рубли на заре Гайдаровских реформ:

– Мне кажется, я охладела. – осторожничала Ася.

– Попей чаю тогда. – кривил душой муж, – Да не привык я к этим вашим делам бабским. Чем ты недовольна? Кончай ныть. Всё нормально. Все так жили до нас и сейчас живут. В Блокаду никаких депрессий ни у кого не было. Это всё от твоего безделья. У тебя подруг нет? Я – старый Кутузовский солдат и не знаю слов любви.

Во-вторых, Баренцев получал неописуемое блаженство, когда все упрёки супруги разбивались о скалы его театральщины. Он любил картинно расхаживать с заведёнными за спину руками и с хитрым заискивающим взглядом высокопарно галдеть о том, чтобы Ася не смела забывать – она не успела на тот самый рейс и осталась жива только благодаря ему; что только под его покровительством она может ощущать себя на островке спокойствия посреди моря хаоса; что без него жена вновь вернётся в лоно боли, где сгинет без даты и подписи. Словом – Рома исправно ратовал за путь, который можно охарактеризовать фразой: «Не раскачивая лодку и не делай хуже».

Сколь бессмысленными бывают наши речи, когда мы пытаемся придать им особую силу?

Ему самому было невдомёк, что движимые им идеи имеют сомнительное отношение к нормальным человеческим отношениям. Но что являлось более удручающим – этот путь имел наименьшее отношение к пути. Ибо путь должен куда-то вести и по нему можно куда-то двигаться. Баренцевы же барахтались в унылых годах застоя, которые всегда заканчиваются взрывными потрясениями.

В-третьих, на публике Рома переставал распевать по-поповски, очень даже складно разговаривая, чем демонстрировал свою абсолютную вменяемость. Тем не менее, если Ася смела перечить Баренцеву среди подобных ему деклассированных элементов, которых муж заботливо величал «Братья», тот под общий гогот отчитывал её за то, что она его позорит при всех.

– Что же это за люди, что позволяют так издеваться над собой? – далее, закладывая издевательский вираж, он, как бы невзначай, вопрошал о волевых качествах жены.

– Все они – чушки забитые и терпилы! – не замечая риторической постановки вопроса, его соратники тут же давали дружный ответ. После чего от прямой и строгой, как рельса, Баренцевой оставался безродный мул, о которого вытирали ноги все подряд.

Затем, уже по дороге домой, Рому догонял приступ ярости, и он, не без злорадного удовлетворения, в назидание мог высадить Асю из машины в одиночестве, вдогонку осыпая проклятиями: мол, она сама его довела до этого оврага своим поведением, шедшим вразрез с супружеской конвенцией Баренцева.

Установить причины тяги супруга к подобному душегубству не представлялось возможным. Всё, что могла женщина – только терпеть, кормя себя надеждами из бульварных журналов, раскрашенных любовной лирикой. Надеждами, которые слаще любых рафаэлок. Где героя настигает осознание своей ущербности, и он понимает весь ужас от последствий своих дел, прося прощения с громкими речами признательных показаний. Дивная утопия наивного читателя. Но безмерное отчаяние диктовало свои условия выкупа, вынуждая персонажа торжественно и обречённо ценить подобные книжно-киношные банальности пуще Янтарной комнаты. Однако реальность оказалась дурной на вкус, и вместо ассорти любовных историй Ася получает мрачный триллер с финалом, от которого жить не хочется.