Александр Алейников - Караван

Она не позволила заковать себя в кандалы стереотипов из нечистых духов, сглазов, порчи, лечебных трав и антисемитизма, поэтому воспринимала действительность насаждения не иначе как долгоиграющую шутку. Лишь одна вещь не давала покоя её равнодушию. Баренцева категорически не понимала и не приемлела этой липкой зоологической ненависти к чужакам. Кажется, не будь её самой в качестве удобной чужеродной мишени, эти же люди начали бы ненавидеть друг друга, просто потому, что каждой твари – по паре врагов.

Асе не пришлось долго приспосабливаться к новоизбранной реальности. Быстро смекнув, что противостоять подобному контингенту – всё равно, что ковать меч с искусно заточенным клинком из благородной стали, в то время, как все остальные штампуют пулемёты на оперативных мощностях, она ушла в глубокое подполье.

Это предприятие с лихвой компенсировал муж, который своей внушительной серьёзностью и спокойствием прогонял Асины тёмные песни о главном. Рома, в отличие от жены, легко лавировал в этом новом водоёме, быстро став своим для местной флоры и фауны. Ему не пришлось пережидать критическую массу адаптации, поэтому новые знакомства посыпались, как из рога изобилия, отчего супруга, не без напутствий, но время от времени начала корить себя за непростительное обобщение и сомневаться в своих первоначальных выводах об этом городе, но что ужаснее – начала сомневаться в себе.

Конечно, на самом старте отношений Ася пребывала во власти новых впечатлений, поэтому не стала раздувать из мухи слона, относясь к, иной раз, непрошибаемой глупости мужа с материнской лаской и заботой. А что отличает каждую мать? Правильно: привлеченная убожеством отпрыска, она стремится вылечить и спасти того, чтобы сделать из обезьяны человека. Это инстинктивное помешательство не обошло и Баренцеву. Только, как выяснилось впоследствии, ей пришлось иметь дело не с обезьяной, а с быком. Вернее – с бараном, который, к тому же, мирно пастись не желает. В конце концов, чем бы дитя не тешилось? Тем более, что этот человек заслужил в глазах женщины некоторого снисхождения. Ведь именно благодаря ему она окончила свою гражданскую войну за независимость и зажила в любви и согласии с внутренним «Я».

И надо бы говорить, что проблемы независимой Аси только начинались?

Чем дольше Баренцев копал, тем сильнее пил. Рома взял за норму заканчивать попойку только тогда, когда его самого можно было начинать отпевать, и Ася на первых порах старалась смирить его рвение, но это оказалось напрасным. Затем у мужа вошло в привычку наблюдать за тем, как Ася просто красится перед выходом из дома.

– Чего смотришь? – учтиво улыбаясь, спрашивала она.

– Для кого малюешься? – неизменно переспрашивал тот с камнем вместо лица.

Сперва такое поведение не вызывало волнения у женщины. Скорее, наоборот, внутри колотился шарик вожделения. Ибо ревность всегда приравнивается к страху утраты, следовательно, возрастает показатель стоимости человека в собственных глазах. Но, как и полагается, чем дальше Ася зарывалась в лес, тем яростней внутри скреблось чувство, что этот ларчик Пандоры так и должен был оставаться не распечатанным. Рома словно игрался поначалу, прощупывал, насколько широко можно раскидывать сети:

– Нравится? – заигрывал он, когда та парочка проходила мимо любой половозрелой особи мужского пола. Поначалу Ася молча недоумевала. Однако вся её конспирация была не более чем создание ощущения, словно в этот раз Чапаев доплывёт. Чем шире становился охват параноидальных выставок мужа, тем сильнее крепло женское понимание, что Рома ради её счастья был готов на всё, однако это самое «всё», в его понимании, имело весьма конкретные очертания.

– С кем это ты там разговариваешь? – в тысячный раз он цеплялся за жену в пустой квартире.

– Ни с кем. – на голубом глазу реагировала раздраженная Ася.

– Ты слишком много болтаешь.

Несмотря на все заскоки супруга, Баренцева, чья память о прошлой жизни была ещё в самой свежести, продолжала наслаждаться плодами истинной любви, при которой человек добровольно награждает другого оружием, способным уничтожить дарителя в надежде, что одаряемый никогда не совершит тот самый выстрел.

Но пришло время, и самые страшные женские предчувствия завершили суворовский переход от абстрактных форм к сухой конкретике. Потому что её супруг не просто выстрелил, а всадил в упор целую обойму. Беспроигрышная, на первый взгляд, стратегия упёрлась в пресловутый человеческий фактор, и постепенно Ася Баренцева – девочка, которая верила в чудо – сменила караул, и на её место пришла женщина, на своей шкуре узнавшая, что это такое – когда самый близкий хуже палача.