Питер Джеймс - Кровная месть

– Томас, – вдруг снова подал голос Майкл Теннент, – я бы хотел, чтобы вы рассказали мне о своей матери.

Даже не мигнув напоследок, фонарик в руке Гленна неожиданно погас. И тут детектив ощутил, как что-то движется на него из темноты. Он не знал, блефует Ламарк или нет, но, чувствуя надвигающуюся угрозу, нажал на спусковой крючок.

Яркая вспышка, оглушительный хлопок, отдача – все это стало для него сюрпризом, как и последовавший за этим душераздирающий вопль: так кричит умирающее животное.

Сначала даже невозможно было разобрать, чей это голос. Гленн поднялся на ноги. Вой продолжался, пронзительные вопли сопровождались жалобными всхлипами.

Это определенно был Ламарк.

– Помогите мне! Господи, да что же это такое? Кто-нибудь, спасите меня!

Гленн снова взял фонарик, подергал туда-сюда выключатель. Появился слабый луч. Ламарк лежал на полу, извиваясь, как змея, его лицо исказила гримаса, а из горла вырывался отчаянный вопль.

Гленн остановился на безопасном расстоянии: а вдруг этот тип прикидывается. Потом увидел пятно крови на правой штанине кремовых брюк и понял, что прострелил Ламарку коленную чашечку.

Томас говорил умоляюще:

– Пожалуйста, помогите мне, сделайте хоть что-нибудь! Господи, ну до чего же больно!

Все еще с опаской – мало ли на что способен Ламарк – Гленн несколько секунд смотрел на него, потом быстрым движением, чуть ли не из последних сил, опустился на колени и, не обращая никакого внимания на отчаянные крики, защелкнул на Томасе наручники.

Затем Гленн поднялся; колени подгибались, и его шатало из стороны в сторону. Он ухватился за каталку и ободряюще улыбнулся Аманде.

– С вами все будет в порядке, вы в безопасности. Я сейчас освобожу вашего друга, и мы вместе вам поможем. Ни о чем не беспокойтесь, теперь все будет хорошо.

Томас Ламарк с пола снова закричал:

– Да помогите же мне наконец! Боже мой, пожалуйста, сделайте что-нибудь, чтобы было не так больно! Я больше не могу это терпеть!

Полицейский посмотрел на него, и Томас замолчал.

– Вы меня удивляете, мистер Ламарк, – сказал Гленн; его дыхание становилось все более частым и хриплым. – «В стволе всегда остается одна пуля, никогда не забывай об этом». Неужели вы не помните? Именно этой фразой заканчиваются «Крылья джунглей», лучший фильм вашей матери.

Аманда во сне крепко цеплялась за Майкла, испуганно вздрагивала, каждые несколько минут издавала негромкие звуки, тихонько постанывала.

По утрам она смотрела на него, широко распахнув глаза, и с искренним недоумением спрашивала: «Неужели мне снова снились кошмары? Ничего не помню, вот честное слово, совсем ничего! – Потом она целовала Майкла и говорила: – Бедненький мой, опять я тебя разбудила, не дала толком выспаться».

Но это была неправда: Аманда не могла его разбудить, потому что Майкл почти совсем не спал, в основном просто лежал без сна, как и сейчас – в три часа ночи, спустя один год, четыре месяца и одиннадцать дней после той жаркой июльской пятницы, когда он вошел в дом Ламарков.

Когда-нибудь, возможно, афоризм Ницше станет справедливым и для него: «То, что меня не убивает, делает меня сильнее».

Справедливым для них обоих.

А пока они каждую ночь спали со включенным светом. Об этом попросила Аманда, а Майкл не возражал. Наоборот, он даже был ей в душе благодарен. Майклу тоже требовался свет, но сказать Аманде об этом означало бы признаться в собственном страхе, а он хотел, чтобы она снова стала сильной, а потому должен был и сам притворяться сильным.

Майкл снова и снова обдумывал все случившееся. Последний разговор с Глорией Ламарк. Его мучил, постоянно мучил один вопрос: поведи он себя тогда на приеме иначе, остались бы в живых те пять человек – редактор Тина Маккей, молодой репортер Джастин Флауаринг, актриса Кора Берстридж и два полицейских, Ник Гудвин и Саймон Роубак?

Осторожно, стараясь не разбудить Аманду, Майкл высвободился из ее объятий, встал с кровати, как нередко делал это по ночам, и взял потрепанное издание трудов великого Гиппократа, отца медицины. Книга раскрылась на странице, которую он так часто перечитывал за последние шестнадцать месяцев.

«Жизнь коротка, путь искусства долог, удобный случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно. Поэтому не только сам врач должен употреблять в дело все, что необходимо, но и больной, и окружающие, и все внешние обстоятельства должны способствовать врачу в его деятельности».