Виктор Качмарик - Убийство вне статистики

Я выбрал столик возле окна, где видно было, как ветер шевелит деревья в городском парке. Начался ливень, хотя с утра ничего не предвещало осадков. По оконному стеклу потекли потоки дождевой воды. Я поймал себя на том, что мы, вместе с горем убитым отцом, рассматриваем дождевые потоки по стеклу. Ни я, ни Арсен не хотели начинать разговор. Подошёл официант и разрядил обстановку. Я заказал два чёрных чая. И снова пауза. Арсен начал неприятный для него разговор.

– Сергей, я вас выбрал, потому что вы тогда справедливо взяли за жабры нашего директора. Многие работники догадывались, что он проворачивает махинации. Он живёт шикарно, явно не по официальным доходам.

– Хорошо, давайте поговорим по существу.

– Понимаете, моя дочь не могла покончить жизнь самоубийством. Она была…

И тут он снова заплакал. Я решил, что буду ждать и не буду его успокаивать, пусть выплачется, так ему станет легче.

– Как мне было смотреть, как моя дочь лежит в гробу в белом венчальном платье и белой фате, согласно украинской традиции… Ведь она покинула этот мир до замужества…

Через пять минут он продолжил.

– Я сейчас лежу в онкодиспансере и скоро умру.

Мне как-то после его слов «скоро умру» стало не по себе. Я такие слова впервые услышал, ведь все мои знакомые, которые умерли, хватались за соломинку и не верили в свою близкую кончину.

– Мне, Сергей, хочется узнать, кто убил мою дочь. Я не хочу уходить под два метра земли, не узнав правды. Как такая падла будет топтать землю, а я буду…

И тут он закрыл глаза уже без рыданий.

– Девять дней тому назад… Ох, да, сегодня девять дней, и по православному обычаю сегодня я должен провести поминки по моей Марте.

Православные в день похорон, на девятый, сороковой день и на год после смерти делают поминки. Обычно с утра идут в церковь, заказывают молебен за упокой души усопшего, а потом идут в ресторан или домой и за трапезой, которая длится, как правило, не больше одного часа, неспешно поминают покойника, оканчивают пением «Отче наш» и расходятся.

– В церкви я был сегодня, а за упокой её души выпью вечером немного сухого вина. Людей на поминки не хочу собирать, мне не до этого. Девять дней тому назад моя дочь позвонила мне на мобильный телефон в 12:23, я это увидел в телефоне, и говорила, что сейчас приедет ко мне и сообщит какую-то приятную новость. Я ждал её до 14:00, потом начал волноваться. Позвонил, до диспансера ей ехать максимум двадцать пять минут. Марта сказала, что сейчас приедет, но только кого-то дождётся и сразу приедет. В 15:18 ещё раз ей позвонил, но телефон никто не брал. В 17:00 взял такси и приехал домой. Открыл дверь ключом и увидел Марту в комнате. Она сидела на коленях на полу с петлей на шее. Верёвка была привязана к батарее отопления. Её тело было ещё тёплым, когда я зашёл в квартиру. Я сам закрыл дочери глаза. – Арсен остановился и посмотрел в окно так, что я понял, как ему уже надоело жить. – Никакой записки и объяснений дочка не оставила. Два дня назад мне в полиции сказали, что это самоубийство. Как можно в такое поверить? Моя дочь знала, что мне жить не более месяца. Знаете, я её предупредил, ибо моя жена – мама Марты – умерла, когда ей было пять лет. И я был для неё единственным близким человеком. Я говорил дочери, что жалею только о том, что не успел подержать внуков на руках. Моя жена умерла от рака груди. Тоже от рака.

Это слово «тоже» запустило у меня мурашки по телу. Значит, рак тоже убьёт Арсена. И человек, который скоро умрёт, сидит со мной и пьёт чай, а через некоторое время его похоронят. Вот и мне уже стало не по себе. И тут я снова повторил аксиому: среди живых существ только человек знает, что он смертен. Но мало людей знают, когда их сердце перестанет биться, а температура тела после его остановки станет равной температуре окружающей среды. И это незнание даты смерти – полезное для самого человека. А здесь ситуация совсем иная. Человек, который за последнее время сильно исхудал, сидит напротив меня. Но он не думает о своей близкой смети, а думает о смерти своей девятнадцатилетней дочери, которая недавно навсегда закрыла глаза.

И меня совсем подавило то, что Арсен сказал дальше:

– Я закрыл глаза своей дочери в её девятнадцать лет, а кто мне скоро закроет глаза?

Это слово «скоро» меня окончательно морально добило. Но дальнейшее его повествование ещё более опечалило меня. Да, ну и день сегодня, давно я уже не помню, когда такое было в моей жизни.

– Сергей, понимаете, моя Марта была… – и тут он снова сделал паузу. – Она любила жизнь. В тот последний день, когда я говорил с ней по телефону, у неё было весёлое настроение. Когда-то один мужчина, который жил в соседнем доме, покончил жизнь самоубийством, он спрыгнул с крыши девятиэтажного дома, перед этим оставив предсмертную записку дома. Моя Марта осудила это, а здесь она сама натянула петлю себе на шею? Марта тогда сказала, что самоубийство есть большой грех и самоубийца нанёс большую травму своим родным. Она же знала, что я скоро умру, и что – она ещё быстрее хотела причинить мне боль? Даже не боль, а убить меня?! И какие у неё были мотивы? С какой целью? У меня нет родственников, и Марта была мне единственным близким человеком и родственником. Кому я теперь нужен? Кто похоронит теперь меня?