Фред Варгас: Холодное время

– Будь добр, вытащи его из койки, я жду там вас обоих. И еще, Адамберг, со мной будет один бригадир, юный козел. Ему надо пообтереться.

Сидя на старом диване у Данглара, Адамберг пил крепкий кофе в ожидании, пока майор соберется. Он решил, что быстрее будет заехать к нему, взять за шкирку и загрузить прямо в машину.

– Вы мне даже побриться не даете, – возмутился Данглар, сгибая свое длинное вялое тело, чтобы посмотреться в зеркало.

– Вы и на службу, случается, приходите небритым.

– Тут другое дело. Меня пригласили в качестве эксперта. А все эксперты чисто выбриты.

Адамберг отметил про себя наличие двух пустых бутылок на журнальном столике, валявшийся на полу стакан и еще влажный ковер. Белое вино не оставляет пятен. Данглар, видимо, заснул прямо на диване, не беспокоясь на этот раз, что на него с укором посмотрят дети. Своих пятерых отпрысков он выращивал бережно, словно искусственный жемчуг, а теперь близнецы выросли и умотали на университетский кампус, и эта брешь в семейных рядах не улучшила положение вещей. Но все же оставался еще самый маленький, голубоглазый, тот, что не от Данглара. Уходя от него, жена оставила ему ребенка, почти младенца, и даже не обернулась в коридоре, как он сотни раз им рассказывал. В прошлом году, рискуя с ним насмерть поссориться, Адамберг взял на себя роль палача и отволок Данглара к врачу, где пьяный майор, ни жив ни мертв, ждал результата анализов. Анализы оказались безупречными. Бывают же счастливчики, которые всегда выходят сухими из воды, точнее не скажешь, и майор мог похвастаться в числе прочих и этим редким даром.

– А собственно, зачем я нужен? – спросил Данглар, поправляя запонки. – Что там у них? Иероглиф какой-то, да?

– Прощальный рисунок самоубийцы. Знак, не поддающийся расшифровке. И комиссар Бурлен крайне этим озабочен, он хочет понять, что это такое, прежде чем закрыть дело. Судья вцепился в него как клещ. Очень жирный клещ. В нашем распоряжении всего несколько часов.

– А, так это Бурлен, – сказал Данглар, расслабившись, и одернул пиджак. – Он боится, что новый судья закатит истерику?

– Он боится, что тот, как всякий уважающий себя клещ, впрыснет ему яд.

– Он боится, что тот, как всякий уважающий себя клещ, впрыснет ему содержимое своих слюнных желез, – уточнил Данглар, повязывая галстук. – Это вам не змея и не блоха. И кстати, клещ вообще не насекомое, а паукообразное.

– Ясное дело. И что вы думаете о содержимом слюнных желез судьи Вермийона?

– Ничего хорошего, если честно. Кроме того, я не специалист по заковыристым знакам, а сын шахтера, – напомнил майор не без гордости. – Я так, понахватался того-сего.

– Тем не менее он очень на вас рассчитывает. Для очистки совести.

– Ну, раз в кои-то веки мне предлагают сыграть роль совести, грех отказываться.

Данглар сел на бортик голубой ванны, той самой, в которой Алиса Готье вскрыла себе вены. Он смотрел на боковую стенку белого туалетного шкафчика, где она начертила нечто косметическим карандашом. Адамберг и Бурлен с бригадиром молча ждали рядом, в тесной ванной комнате.

– Скажите что-нибудь, не стойте над душой, черт возьми, я не Дельфийский оракул, – воскликнул Данглар, раздраженный тем, что не смог сразу расшифровать неведомый знак. – Бригадир, будьте так любезны, принесите кофе, меня буквально из постели вытащили.

– Из постели или из бара на рассвете? – шепнул Бурлену бригадир.

– У меня тончайший слух, – сказал Данглар. Элегантно примостившись на бортике видавшей виды ванны, он по-прежнему не отрывал взгляда от знака. – Я не просил вас комментировать мои слова, я просил кофе, причем очень вежливо.

– Кофе, – подтвердил Бурлен, проворно обхватив толстой рукой локоть бригадира.

Данглар вытащил из заднего кармана скрученный блокнот и срисовал узор: что-то вроде заглавной буквы H , только поперечная полоса начерчена с наклоном. С ней переплеталась еще одна вогнутая линия.

– С ее инициалами это никак не связано? – спросил Данглар.

– Ее звали Алиса Готье, в девичестве Вермон. При этом ее второе и третье имя – Кларисса и Анриетта, а “Анриетта” на письме начинается с непроизносимой буквы Н, Henriette .

– Нет, – мотнул головой Данглар, так что задрожали его вялые щеки, оттененные седой щетиной. – Это не H . Поперечная линия идет явно по косой и уверенно поднимается вверх. И это не подпись. Подпись рано или поздно мутирует, вбирая в себя личность автора, в ней появляется наклон, она деформируется, ужимается. В этой же букве нет ничего индивидуального. Мы скорее имеем дело с прилежным, даже школярским воспроизведением некоего знака или аббревиатуры, причем достаточно непривычной для писавшего. Он вывел ее, может быть, всего один раз, ну пять, никак не больше. Это работа усердного, старательного ученика.