Сергей Бурый - Башня Татлина

Что с вами, спросил.

Что-то не так? Хотите, угощайтесь пиццей, она уже холодная, но вкусная, четыре сыра. Рядом с экраном внизу было несколько десятков коробок от пиццы, повсюду валялись засохшие корки. Вот, четыре сыра, хотите?

Сунул мне прямо к носу. Нет, спасибо, отказался.

Может быть, желаете газировки, у меня тут кулер с колой в углу, видите. Посмотрел, действительно, кулер с чем-то черным внутри.

Нет, спасибо, отказался.

Что же вы ничего не хотите, расстроился Лев Глебович, и я заметил, что он босой. Как хотите, произнес, наступил на пустую коробку, откусил четыре сыра, искал что-то под коробками, нашел пульт.

Нравится экран? Хороший, правда? Сказал, подошел к кулеру, достал пластиковый стаканчик, налил колу, глотнул, откусил четыре сыра, быстро прожевал, проглотил, снова кола, нажал на пульт.

На экране кто-то делал тик-так.

Лев Глебович рассмеялся. Вы не подумайте, так случайно вышло, у меня здесь не только тик-так, сказал и переключил. Думаю, вам будет интересно. На экране был какой-то человек моего возраста, он ходил по комнате и смотрел на стену. Он тоже хочет экран, как вы. На этом канале у меня люди, когда они хотят экран в эту секунду. Или вот. Переключил, двое разговаривали.

И ты думаешь, это хорошо? Ты действительно хочешь сказать, что это хорошо, с некоторой агрессией спрашивал один.

У второго заметно передернуло лицо, потом он сказал нет.

Здесь у нас тик, а здесь, как вы заметили, тик-так. Он переключил, те люди снова делали тик-так, но уже гораздо быстрее, видимо, перешли с 80 до 120.

А это общий план. Лев Глебович сделал так, чтобы экран превратился в панорамное окно. Он сунул руку в карман трико, достал оттуда фигурку черепахи, как-то нажал на нее, открыл и дал мне посмотреть. Внутри была черно-белая фотография женщины моего возраста.

Кто это?

Лев Глебович проигнорировал вопрос, опасливо оглянулся по сторонам, поднес фотографию к экрану так, чтобы было видно только его и ничего вокруг. Мама, смотри, это все сделал я. Это я придумал. Смотри, какой порядок.

Выгнул шею, посмотрел на меня. Кого это ты привел, сказал женским голосом.

Ты говорила, у меня нет друзей. Вот я привел друга.

Из диктофонных записей Льва Глебовича:

Когда языки сотрутся ластиками властителей, друзья все передерутся знаменами потребителей, и брат на брата пойдет духовные скрепы разжав, все светлое в нас умрет, сгорим, дрожа, пожар.

Мысли Омска Решетникова, навеки отредактированного:

Нет-нет, вы не умрете, насчет этого не переживайте, сказал Лев Глебович, отвернувшийся к экрану. Потом повернулся. Вы ведь переживаете, да?

Пожал плечами. Переживаю, но о другом. Как-то не думал умирать.

О чем переживаете?

Что все-таки происходит? Вы так и не объяснили.

Происходит очень простая вещь. Видите, у меня в руках пульт? Скоро я нажму на кнопку и отключу весь город от редактирования. Я решил сделать это достаточно давно и сразу понял, что все начнется с вас. Вы – мой эксперимент, который удался.

Эксперимент?

Сначала мне было интересно, захотите ли вы нажать на кнопку и отключиться от редактирования, и вы захотели. Конечно, это не совсем ваше желание, вы же понимаете… И дальше все пошло четко по сценарию. Вы как будто сами поняли, что редактирование – зло, как будто сами решили отключить жену и Наума, как будто сами решили отключить всех остальных.

Почему как будто? Разве решал не я?

Решали, конечно, не вы, решал я. В тот момент, когда вы нажали на кнопку «отключить редактирование», вы вовсе не отключились, а перешли на следующий уровень редактирования. Думаете, почему никто с Дворцовой площади не пошел к Башне Татлина? Догадываетесь?

Пока у меня не укладывалось в голове то, что говорил Лев Глебович, но примерный смысл был понятен. Я по-прежнему отредактирован, только теперь это еще хуже, чем было раньше.

Да, вы правы, это еще хуже, чем было раньше, прочитал мысли Лев Глебович. Правда, я бы сказал не хуже, а лучше. В чем смысл нового уровня редактирования? За десять лет я заметил, что некоторые люди вроде вас все-таки испытывают дискомфорт, чувствуют что-то, как вы, ощущают неправильность, искусственность происходящего. Они находятся в отредактированном состоянии, но готовы выйти из него в любой момент. Когда человек находится в таком состоянии, его действия не всегда эффективны, люди стали больше говорить и делать то, что вызывает у них отторжение, тик усиливается. Люди отредактированы и на вид счастливы, но если копнуть глубже, мы увидим, что в них зреет несогласие, и однажды оно созреет и прорастет. Теперь, конечно, уже не прорастет, потому что я придумал, как решить эту проблему.