Анастасия Шерр - Молох. Укус кобры

– Я всё отдам, – поднимаю взгляд выше, на его подбородок, покрытый трёхдневной тёмной щетиной, на губы, полные, слегка потрескавшиеся. В глаза посмотреть сил нет. Я и так знаю, что там. Там мой приговор. – Все деньги, имущество… Только позволь нам с дочкой уехать, – о муже не упоминаю намеренно. Не нужно сейчас.

– Оставь себе свои сребреники*, – скривил губы от отвращения. – Дешёвка поганая.

Хуже пощёчины. Больнее раз в сто. Но я знала, что он скажет. Как знала и самого Молоха. Он не прощает. Он ненавидит предателей. И он, правда, меня любил.

Только любил не так, как принято показывать в сладко-приторных мелодрамах. Он любил меня по-своему. Грубо, жёстко, иногда даже жестоко. Так, как не любил никто ни до него, ни после.

С Володей у нас то, что принято считать идеальными отношениями. Он всегда советовался со мной, даже по мелочам. Он всегда прислушивался ко мне, и окончательное решение мы принимали вместе. Он любил спокойный, классический секс три-четыре раза в неделю, после чего всегда по-отечески целовал в лоб, и засыпали мы в обнимку.

С Молохом у нас было всё с точностью до наоборот. Поначалу я долго не могла привыкнуть к мужу, потому что он казался мне скучным и пресным. Тогда мне уже было с чем сравнить. После Елисея, который трахал меня, как умалишённый, по нескольку раз за ночь, после наших бурных скандалов и не менее безудержных примирений, Володя мне напоминал пушистого одуванчика. С одной стороны – это хорошо. С таким мужем удобно и уютно, как в тёплых тапочках зимним утром. Но с другой… Невероятно грустно. Потому что авторитарные личности, вроде Молоха, покоряют полностью. Прогибают под себя, иногда ломают. Проникают в мозг, в кровь и вырабатывают зависимость на генном уровне. Я была от него зависима.

Елисей никогда не был деспотом с раздутым самомнением, нет. Но для него всегда и везде существовало лишь одно верное мнение – его. Он был в нашей маленькой семье единоличным лидером, и сейчас, глядя на упрямый подбородок, я снова вспомнила те дни. Самые счастливые и самые несчастные дни своей жизни. Его слова, брошенные мне в последнюю встречу перед этапом. И то, как больно было видеть его глаза в тот момент.

Он не отпустит. Никогда.

– Ты же меня не бросишь? Никогда-никогда?

– Дура, что ли?

– Нууу, скажи мне это.

– Если попытаешься уйти, ноги сломаю – так нормально?

– Дурак! – стукнула его по груди, а Елисей усмехнулся.

– Не брошу. Я же однолюб. Значит, ты моя болячка на всю жизнь. А если сама свалить попытаешься – найду и верну. Замурую вот здесь, в домике этом.

Мотаю головой, отгоняя такие родные и в то же время ненавистные воспоминания.

– Отпусти мою дочь. Я отправлю её к родственникам мужа. Со мной делай, что хочешь.

– Мам, нееет, мааам… – заплакала дочь, обнимая меня за талию. – Пусть он уйдёт, пожалуйста!

Елисей медленно опустил взгляд вниз, на руки Есении, сомкнувшиеся в замок на моём животе. Потом поднял глаза на меня, заиграл желваками.

________________________

Сребреник – мелкая серебряная монета. За тридцать сребреников продать – предать кого-либо из корыстных соображений.

ГЛАВА 12

Молох сам не знал, с какой целью поехал к ней домой. Убивать её сегодня не было желания. Нет. Сначала она ответит за всё, что сделала, и только потом он избавит её от мучений. Это не убийство. Это акт милосердия. К тому времени, как ему наскучит месть, она сама попросит его об этом.

Наверное, Елисею просто хотелось посмотреть на её новую жизнь. На то, ради чего он отсидел десятку. Посмотреть, как хорошо ей с новым мужиком. В общем, что-то сродни мазохизма. Странно, вообще-то. Раньше подобного за собой не замечал.

Замок на двери был хороший. Как и сигнализация. Всё новомодное, из техники последнего поколения. Сука знала, что он однажды придёт. Что ж, это радовало. Елисею было приятно знать, что она помнила его и жутко тряслась за свою продажную шкуру.

В квартире пахло кофе и шоколадом. Не изменила своим привычкам, значит. Обошёл просторное, светлое жилище, остановился в гостиной. На стене за диваном несколько фотографий в рамках. Она, ребёнок и муж. До жути больно укололо в груди. Прямо в сердце что-то воткнулось. Что-то острое, раскалённое.

На фотографии она обнимает их. Улыбается. Счастливая, радостная, светится вся. Красивая тварь. До омерзения. Почти не изменилась. С виду та же девчонка, на которой он однажды двинулся. Только шарма прибавилось женского. Формы стали мягче, женственней. И в одежде вкусы поменяла. Теперь она любит стильные костюмы и платья. Волосы раньше у неё до плеч были и вились, сейчас длинные, ухоженные. Шикарная. Шикарная сука.