Жан-Кристоф Гранже - Обещания богов

– Нацистский режим внушал ей страх.

– Странная мысль.

– Вы тоже так полагаете? Я в лепешку разбивался, повторяя ей это.

Замечание вырвалось само собой. Крупное тело, затянутое в черную ткань, внезапно напряглось, словно под мундиром застопорился какой-то механизм.

– Упоминала ли она отношения с мужем?

– Конечно.

– И что она об этом рассказывала?

Перед глазами Симона вновь вспыхнула картинка. В соседней комнате Маргарет слушает граммофонную пластинку со своей любимой песней «Heute Nacht oder nie» [30] «Сегодня ночью или никогда…» (нем.) , кружась босая по паркету.

– Его поведение мучило ее. У него не хватало времени на жену. Всегда на армейских учениях…

– Выражайтесь точнее. Что у нее была за болезнь?

– Ее чувство покинутости выражалось в потере аппетита, лихорадочной дрожи, потере сознания, приступах страха…

Гестаповец погрузил свой странный взгляд в глаза Симона. Как ни удивительно, асимметрия век придавала ему особое, почти романтическое своеобразие. Нечто завуалированное, подспудное, наводящее на мысль об одноглазом пирате.

– Говорила ли она с вами о каком-нибудь любовнике?

Симон вздрогнул: возможно, ловушка . Он представления не имел, насколько продвинулось расследование. И даже не знал, когда именно была убита Маргарет.

– Ни разу, – ответил он.

И добавил безапелляционным тоном:

– Это было не в ее духе.

Нацистский офицер коротко кивнул в ответ. Невозможно было догадаться, что он при этом думал. Этот парень мог потерять мать сегодня утром, и взгляд его оставался бы таким же непроницаемым над челюстью-наковальней.

– Знаете ли вы, как она проводила свои дни?

– Нет. Спросите лучше у мужа.

Бивен наклонился вперед и оперся о стол, вызвав скрип и кожи, и дерева. Никогда еще лакированная столешница не казалась Симону такой маленькой.

– Но она же должна была рассказывать вам о своих повседневных делах?

Симон раздавил сигарету и встал открыть окно. Выветрить запах табака. А еще лучше – вместе с царившим в комнате напряжением.

– Мне не хотелось бы чернить ушедшего человека, – произнес он якобы в затруднении, – но Маргарет вела праздную и пустую жизнь супруги состоятельного человека.

– То есть?

Симон вернулся к столу и сел:

– Парикмахер, походы по магазинам, косметические процедуры… Она также часто встречалась с подругами и пила с ними чай.

– Мне говорили о клубе…

– Верно, она была членом «Вильгельм-клуба». Нечто вроде литературного салона или, скорее, светского. Его члены собирались каждый день после полудня в отеле «Адлон».

Бивен снова откинулся в кресле.

– Во время ваших последних встреч фрау Поль не показалась вам нервной или испуганной?

– Я уже сказал вам, что это и было предметом наших сеансов.

– Не стройте из себя дурака. Не показалось ли вам, что она боится какой-то конкретной опасности? Получала ли она угрозы?

– Насколько мне известно, нет, но…

Этот односторонний допрос начал действовать Симону на нервы. Обычно вопросы задавал он.

– Не могли бы вы уточнить обстоятельства ее кончины? Если бы я знал, что именно случилось, то смог бы полнее вам ответить…

– В мои обязанности не входит снабжать вас какой бы то ни было информацией.

Гауптштурмфюрер обхватил сцепленными пальцами колени. У него были широкие костлявые ладони со множеством старых порезов. Руки крестьянина, но еще и штурмовика, который бил морды и стекла, ломал руки и все, до чего могли дотянуться его кулаки, прежде чем получил это зловещее повышение – поступил в гестапо.

Симон также заметил, что мужчина говорит без акцента. Яблоко от яблони недалеко падает. Да, он родом из деревни, но где-то в окрестностях Берлина. А сам Симон потратил годы, чтобы избавиться от своего дурацкого баварского говора.

– Если я правильно понял, – снова заговорил посетитель, – жертва регулярно посещала вас на протяжении почти двух лет. Она рассказывала вам о личных проблемах, о своих тревогах, сомнениях и уж не знаю о чем еще. Если кто-то в Берлине и знает всю ее подноготную, то именно вы.

– Повторяю еще раз: Маргарет страдала от неприспособленности к жизни в нашем обществе… это постоянно ее угнетало. Я никогда не слышал от нее об угрозах или о каком-то человеке, которого она считала бы опасным.

– Подумайте хорошенько.

Симон выудил новую «Муратти» и прикурил ее, задрав нос, что должно было обозначать усиленное копание в памяти. По другую сторону тонкой перегородки находились полки с дисками, где были записаны все их сеансы с Маргарет начиная с мая 1937 года.