Роман Конев - Смотритель маяка

Сегодня Феликс отдувался в одиночку. Белая рубашка вкупе с аккуратной эспаньолкой наполняли азиатскую внешность деловитой брутальностью. В отличие от киношных барменов, он был приветлив ровно настолько, чтобы вам захотелось вернуться в кафе с невнятным названием (кто бы его ни придумал, в самом кафе не было и намёка на медведя). Едва вы выпадали из поля зрения Феликса, как переставали существовать. Вряд ли он получал наслаждение, протирая столы и унося за гостями грязную посуду. Да и кто бы смог. Приятной работы, за которую платят, на земле не так уж и много.

В отсутствие других дел Феликс полировал пивные стаканы ветошью из микрофибры, стараясь не пялиться на посетителей слишком откровенно. К третьему часу волна клерков иссякла, многие столы пустовали. До вечернего часа пик Феликс успеет натереть до ослепительного лоска не только стаканы, но и всю кухонную посуду. После шести, повесив на вешалки неудобные галстуки, в кафе нагрянут те же самые клерки, чтобы за дружескими сплетнями нажраться тёмного эля.

С потолка в зал спускалась невесомая джазовая музыка. Она залетала в одно ухо и, не задерживаясь, вылетала из другого, не оставляя в голове следов. Создаваемая ею полупрозрачная атмосфера непринуждённости выдавливала из разума мелкие неприятности.

За барной стойкой на высоком табурете с хромированной ножкой Артём приметил знакомую фигуру. Один из завсегдатаев «Берлоги», хрупкое, застенчивое создание, не выпускающее из рук графитовый карандаш. Непременный альбом для рисования из плотной мелованной бумаги на спирали, полный рисунков. Фруктовый коктейль с трубочкой, к которой она изредка прикасалась тонкими губами, отрываясь от работы. Одна и та же картина всякий раз, когда он видел её. Происходящее вокруг не возбуждало её любопытства. Фокус внимания всегда находился в альбоме и нигде больше. Увлечённая рисованием, она бы не заметила присевшего за соседний табурет Брэда Питта.

Хотел бы Артём с таким же усердием отдаваться искусству кино. Вынужденная дружба с юриспруденцией растянулась на два года. И чем дальше, тем сильнее он увязал в трясине нелюбимой профессии. Предметы усложнялись от семестра к семестру, требуя всё большего изучения. Учиться спустя рукава он не мог, а потому был вынужден много читать. Вожделенного умиротворения это не прибавляло. Проблема с выбором дальнейшего будущего перезрела.

Он боялся потерпеть неудачу со вступительными экзаменами в институт культуры. Не мог собрать остатки сил, чтобы разобраться с дилеммой. Боялся сломать слабую конструкцию равновесия, с таким трудом собранную за истёкший, невероятно тяжёлый год. Искал в каждом событии путеводный знак и без конца ждал. Что течение жизни вынесет его на правильный берег. Что затянувшийся кошмар окажется сном. Что мама очнётся… или умрёт. От такой мысли внутри него поднималась горячая волна стыда. Он никому не желал смерти. И страшился отвечать самому себе на вопрос, что лучше – избавительная смерть или растительная жизнь. Был бесконечно рад, что чудовищный выбор зависел не от него. Он примет любой удар, будь то вечный покой или многолетнее вегетативное состояние. Ни один профессор от медицины не мог ручаться за развитие событий. Порой неутешительные прогнозы врачей разбивались о феномен чудесного исцеления. Да, шансы ничтожны, но ведь и в лотерею не боги выигрывали.

Шашки на шахматной доске выложены в форме цветка. Тим признал поражение с громким ворчанием.

Доедавший подтаявшие шарики разноцветного мороженого, он проследил за взглядом Артёма.

– Твои вкусы внушают мне опасения, – сказал он. – Не знал, что у тебя вызывают интерес невзрачные ботанички. У гладильной доски грудь и то больше.

– Ботанички? – спросил Эмиль. – Так не говорят.

– Ну, ботанихи, какая разница.

– Так тоже не говорят!

– Да отвяжись ты!

Выдернутый из глубоких раздумий Артём не сразу понял, о чём речь.

– Что, прости?

– Я спросил, как прошли съёмки.

Артёму достался двухместный диван. Тим и Эмиль устроились на обитых тканью креслах с мягкими сиденьями. Эмиль спрятал костыли под стол, а сломанную ногу вытянул в сторону.

– Моя игра, как обычно, произвела фурор, – поведал Артём. – Несколько девчонок отдались прямо в гримёрке. По очереди, конечно. Я не такой гигант, как ты, Тим. Не то чтобы я хвастаюсь, это так, приятные бонусы к главному блюду – съёмкам. Вот где моя душа поёт.

– Врать не краснея ты и правда хорошо умеешь.