Василий Щепетнев - Рикошет

Если после волнового перехода у тебя ничего не болит, значит, ты умер.

У меня болело всё. Руки, ноги, голова, внутренности, кости, да к чему ни прислушайся – всё вопило, плакало или просто шептало, в зависимости от остатка сил.

Что ж, бывает. Волновой переход – дело не рядовое, и разум, переместившийся на триста пятьдесят миллионов километров в у-тело, должен свыкнуться с новой оболочкой. Потом можно будет подогнать у-тело по вкусу, но это потом. Сейчас же нужно пройти фиксацию и контроль.

Я открыл глаза. По очереди. Сначала правый. Увиденное мне не понравилось. Тогда левый. И здесь ничуть не лучше. Центр приёма за время прошлого визита, а было это месяц назад, изменился разительно.

И не в лучшую сторону.

Я сел. Никто меня не поддержал, никто не остановил, никто не спросил о самочувствии. Такого просто не могло быть, я ведь сам перед пуском нервно шутил с Гибаряном и его бригадой, а вот на тебе – никого в приёмной. Да это и не приёмная вовсе, будто я приёмных не видел, тем более гибаряновскую знаю назубок, два раза в неё перемещался. Сегодня должен был быть третий, финальный переход, после чего испытаниям предстояло выйти на расширенный уровень.

Но выйдут ли?

Я поднялся, встал с кровати (кровати, а не функционального кресла – вот и ещё одна странность!). И сила тяжести земная. Полно, да на Марсе ли я?

На заплетающихся ногах я подошел к окну. Воля ваша, но это ни разу не Марс.

Тогда где я? На Земле? Переход не состоялся? Но тогда почему я в чужом теле?

Может быть, рикошет? Теоретики не исключают возможность спонтанного рикошета, но вероятность его в миллион раз меньше, нежели вероятность столкновения с крупным метеоритом во время перелёта «Земля-Марс». Или в триллион. Всё равно – теория, авария из-за столкновения с метеоритом известна лишь одна, и то неясно, был ли тот метеорит естественным или же рукотворным. О ментальном рикошете известно и того меньше. Ничего не известно, во всяком случае, при волновом переходе человека.

И тут меня скрутило. Пусть с запозданием, но дошло: отравление, и серьёзное отравление. Кетоны, эфиры, барбитураты, метанол, этанол… Короче, спасайте меня все.

А никогошеньки рядом нет.

Я добрел до крана – старинного, водопроводного. Вода в кране была – плохонькая, но на экстренный случай и этой рад. Свалился в ванную, тоже явно с раскопок. Выпил воды. И начал проводить детоксикацию.

Случайно я эндобиолог. То есть не случайно, на первой стадии испытаний эндобиологи только и работают первопроходцами. Вот и пригодилось.

Размышлять на отвлечённые темы было некогда. А отвлечёнными темами были все, не относящиеся к выживанию. Я стремился выжить, а уж потом, если справлюсь с первой задачей, придёт время и задач других.

Пил воду. Активизировал ферменты, расщеплял смертельные яды до полусмертельных, полусмертельные до четвертьсмертельных, и так далее. Выводил яды и продукты распада всеми доступными способами. Дыхание, пот, моча и очень жидкий понос. Опять пил воду, теперь подслащенную (на счастье, в квартирке нашлось немного сахара) и опять выводил яды. Поправлять печень, почки и прочие пораженные органы стал чуть позже, когда понял, что от яда в ближайший час не умру.

Лечился изнутри: белки, жиры, углеводы и минералы брал свои. Вернее, тела, в которое попал. И продолжал пить и выводить, выводить и пить.

Как это меня угораздило-то? В протоколе эксперимента никаких отравлений не предусматривалось. Стартовать с Луны, воплотиться на Марсе, адаптироваться – и в обратный путь с освобождением у-тела, чтобы не множиться сверх меры. А тут…

Я провел анализ. Что ж, из критического положения удалось выйти. Токсинов во мне осталось мало, выйдут в обычном режиме, органы удалось сберечь от необратимых повреждений. Сейчас бы поспать часочка три, да некогда. Нужно понять, что, всё-таки, случилось. Или хотя бы попытаться понять.

Я вымылся сам, вымыл ванную. Вода холодная – это я не жалуюсь, это я отмечаю. В плохоньком зеркале себя я не узнал. Конечно, это не я. И глаза не мои, и уши, и всё остальное. Положим, собственные уши и глаза изменить эндобиологу несложно, что угодно изменить можно, было бы время и материал, но я-то ничего не менял.

Я выбрался в комнату. Обставлена скудно, как в пиэссе «На дне», которую мы ставили в школьном драмкружке. В зеркале-трюмо я не умещался, но и того, что увидел, подтверждало – никак не я это.

У-тело? Не бывает таких у-тел. У-тело близко к идеалу, все органы работают безупречно, в общем – Аполлон Бельведерский, только мозг чистый, в смысле – пустой. Вселяйся и работай, а индивидуальность в тело привносишь потом. Но моё нынешнее местообитание не то, что на Аполлона – не тянет даже на «рядового необученного» работы Кастелло. И скелет, и мышечная масса, и вид, и осанка – таких не берут в космонавты. Даже в поход по родному краю второй категории не берут: ты, брат, сначала пойди, поработай над собой. А не в состоянии – вот направление на коррекцию.