Анатолий Крысов - Белые медведи

Мне вдруг становится страшно: там, в глубине, может стоять убийца. Вполне вероятно, что он забыл на месте преступления обличающую улику и вернулся за ней. В горле у меня образовывается неприятный комок, который я стараюсь быстрее сглотнуть, все еще внимательно наблюдая за силуэтом. Он начинает перемещаться от двери к углу дома по тропинке, ведущей на задний двор. Я слышу хруст талого снега.

У него наверняка есть оружие. Нож, молоток или пистолет. Хотя навряд ли пистолет: он не стал бы рубить Сурикова украденным топором, если бы имел возможность пристрелить. Намного проще вначале пустить пулю в лоб, а уже после вдоволь поглумиться над трупом. Я понимаю, что раз у неизвестного нет при себе огнестрельного оружия, то для меня он не представляет никакой опасности. И с чего это я так испугался? Я же разорву эту мразь в клочья, если будет необходимость!

- Эй! - кричу я и открываю багажник «Ауди», где мирно отдыхает бейсбольная бита. Если честно, то я храню ее там больше для залихватской бравады, чем из соображений безопасности, но вот представился случай.

Силуэт вздрагивает и ускоряется. Я хватаю биту и, не захлопывая багажник, быстрым и решительным шагом направляюсь в сторону дома. Я кричу:

- Эй, стой! - спотыкаюсь о сугроб, но, удержав равновесие, продолжаю: стоять, кому сказал!

Я крепко сжимаю биту в руке и, поскальзываясь на оледеневших лужах, продолжаю приближаться к дому. Силуэт также не останавливается, и в одно мгновение скрывается за поворотом. Это не самый лучший вариант, так как тактически там он в лучшей позиции, чем я. Спрятавшись, противник может напасть неожиданно, и тут уже меня не спасет ни бита, ни кулаки, ни ноги. Он просто всадит мне отвертку в горло сзади, и все будет кончено. Поэтому я замедляю шаг.

- Слышь, ты, - говорю я, постоянно осматриваясь. - Ты кто?

Слева раздается шорох, но это лишь ветер шуршит сухими ветками о снег. Я делаю глубокий вздох и говорю:

- Ну-ка, выходи, - взываю я, но не для того, чтобы получить ответ, а для того, чтобы сбить внимание противника. - Давай поговорим.

Ответа нет. Я держу биту обеими руками, как заправский бейсболист, и неотвратимо приближаюсь к углу дома. Все мое внимание - это один большой прицел, наведенный на неизвестность, скрытую тьмой на заднем дворе.

- Я только хочу поговорить, - объясняю я скорее сам себе, чем силуэту. Хотя, конечно же, ни о каком разговоре не может быть и речи: как только я увижу малую частичку таинственного противника, моя бита со всей мощью рухнет на цель.

Я в одном метре от поворота, и я говорю:

- Давай выходи, не бойся. Просто мне интересно, что ты тут делаешь, - я прижимаюсь спиной к стене, готовясь сделать последнее движение, и продолжаю: уверен, мы в состоянии придти к консенсусу. Я всю жизнь только и занимаюсь, что ищу удобоваримые решения.

Но вокруг лишь тишина, поэтому я одним резким прыжком преодолеваю расстояние поворота и оказываюсь посреди заднего двора. Хуже ситуации не придумать: здесь так темно, что ничего не видно дальше полуметра от себя. Я предстал голой мишенью и стараюсь не дышать.

- Здесь есть кто-нибудь? - задаю вопрос в пустоту. Вдруг мне просто примерещилось?

Так, наверное, заканчивают свои дни лучшие из худших: с бейсбольной битой в руках, стоя на заднем дворе несколько часов назад убитого друга. В этот момент я думаю о жене, о наших неродившихся детях, о сестре-растении, прикованной к постели собственным безумием, о родителях в урне и еще много о чем. Думаю, что если останусь в живых, то когда-нибудь напишу об этом книгу.

Я слышу какой-то звук за спиной и оборачиваюсь, готовый ударить в любой момент - я долбаная взведенная пружина. В законе Гука жесткость пружины - это коэффициент пропорциональности между деформирующей силой и деформацией. Она численно равна силе, которую надо приложить к упруго деформируемому образцу, чтобы вызвать его единичную деформацию. В моем случае все нужные силы уже приложены, и энергия в одном движении от того, чтобы вырваться наружу.

Человек всегда должен быть готов к любого рода неожиданностям: даже когда с утра он обнаружит отросшую за ночь третью руку, он не должен удивляться, ведь случается всякое. Но вот я вижу перед собой карлика, стоящего на расстоянии вытянутой руки и начинаю оседать. Я ждал чего угодно: налитые кровью глаза, мачете размером с гусарскую саблю, шипящего желчью монстра - но никак не улыбающегося карлика в малюсеньких ботиночках и рубашке с блестящими пуговками.