Виолетта Векша - Страшная сказка

Что они могут ему сделать?

Мужчина шел не спеша, даже развязно – так мог бы гулять по парку юноша, обнимая за талию свою спутницу. Внимательно вглядываясь в каждую надгробную плиту, мужчина каждый раз думал: «Она, точно она!..» – и каждый раз ошибался. Желание найти проклятую могилу стало сильнее какого-либо другого желания, оно переросло в агонию, в маниакальную одержимость, оно поглотило его целиком.

Оставив позади себя некого Рамилиуса Бонмарито, преступника, чье недостойное жизни тело земля приютила почти полвека назад, мужчина поднялся ещё выше, на самую вершину кладбища. Без особой надежды он подошел к одинокому надгробию, и его старое сердце ухнуло, забившись о рёбра, словно птица в неволе – он нашел её.

Как во сне он подошел ближе. Могила, будто прокаженная, стояла в отдалении от других надгробий – словно погребальщики опасались, что, воздвигнув её рядом с другими надгробиями, она заразит их коррозией или какой-нибудь другой смертельной болезнью.

Шепча губами выбитые на камне слова, мужчина не мог отвести от них взгляда: ему казалось, что он так и видит эту усмешку, так и слышит эти глумливые издевки: «Ну и что ты мне сделаешь, старикашка? Я уже мёртв, меня уже давно нет, а ты стой здесь, словно побитая жизнью собака, и смотри на меня, каким я был когда-то – лихим, веселым, беззаботным…»

Колени мужчины подогнулись, он содрогнулся и, не выстояв, рухнул на землю. Гримаса боли исказила его старое лицо. Он чувствовал, что по щекам градом льётся что-то солёное: пот или слёзы – этого он понять не мог.

С трудом оторвав взгляд от удивительно ярких, словно бы подсвеченных внутренним сиянием, слов, мужчина заметил на земле, за надгробием, букет серых цветов. Он медленно встал и поднял их. Цветы были очень старые и очень грязные, комки земли приклеились к искусственным лепесткам, по стеблю быстро перебирали лапками черные насекомые. Тогда мужчина и почувствовал это – ярость, раздирающую грудную клетку, рвущуюся прямиком из сердца. Он начал остервенело рвать сухие бутоны, крик боли вырвался из его горла и спугнул затаившихся на ветвях птиц.

– За что?! За что, Боже, за что?..

Он снова упал на колени, глаза его наполнились слезами. Неужели можно так сильно ненавидеть того, кто уже умер?

– Доченька, девочка моя…

Мужчина бессвязно бормотал слова: слова, которые нелепо повисли в жарком, душном воздухе, в них больше не было никакого смысла, они обращались к пустоте, к тем далёким дням, когда он жил как все, как все вставал по утрам, чистил зубы, пил горячий кофе, радовался пению жаворонок и редким – боже, таким редким – разговорам с дочерью на пропахшей морем веранде.

Неожиданно его взгляд зацепился за что-то тёмное, выбивающееся из грязно-жёлтой травяной палитры. Мужчина сморгнул и увидел поржавевший колышек от могильной ограды – видимо, отколовшийся во время какой-нибудь очень сильной грозы. Не дав себе ни минуты на раздумья, он подбежал к нему, как к спасательному кругу, и, крепко сжав железный прут в руках, стал что есть мочи бить им по могиле. Он лупил по ржавому камню, дробил его на бесформенные глыбы, бил им по фамилии и имени, колом ударяя по призрачному насмехающемуся лицу. Сила, что копилась в нём все эти годы, сила, которую он бережно хранил в своей душе, выливалась из него, словно сочившаяся из расковырянной ранки алая кровь. Он бил и бил, пока от могилы не осталось одно раздробленное месиво.

Ублюдок, убивший его дочь, не заслуживает ничего другого.

Когда мужчина с яростным криком нанес последний сокрушительный удар, он ощутил на себе чей-то взгляд и обернулся. На расстоянии десяти шагов от него стояла женщина, которую он уже видел сегодня – облаченная в траурные одеяния, она ехала вместе с ним в автобусе. Глаза ее расширились от ужаса, черный платок съехал с белесой головы. Она перевела взгляд на зажатую в его руках железяку, на раскулаченную могилу, чьи обломки разлетелись во все стороны, и слегка попятилась. Потом облизнула губы и крикнула:

– Эй! С вами всё в порядке?

Мужчина, тяжело дыша, хотел ответить, что да, теперь-то он в полном порядке, но не смог вымолвить ни слова. Грудь защемило, из горла вырывались лишь жалкие хрипы, будто он в одно мгновение потерял дар речи. «Это Бог спустился с небес и наказал меня за мой поступок», – успел он подумать до того, как вязкое марево застлало ему глаза и всё это: и кресты, и раскрошенное надгробие, и плывущая по жаре женщина, – уплыло в наступающую со всех сторон тьму, убаюкивая его, как убаюкивает мать своё дитя перед отходом ко сну.