Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

– Но мне не нужны другие друзья, мне нужен ты…

– Парень… Ты меня слышал.

– Ты больше не хочешь меня видеть? – как и я, в своём желании поскорее с этим покончить перешёл сразу к сути, так и мальчишка, к моему удивлению, спросил внезапно о самом главном.

И в его глазах не было ни слёз, ни мольбы, ни обиды. А в голосе была даже некая бравада. Словно в глубине души он надеялся, что на такой прямой вопрос я не смогу ответить так же резко, как и начал этот разговор; что я начну сомневаться или утешать его.

И я действительно хотел бы этого: всё ему объяснить. Но не стал. Ведь я знал, что должен ответить и как должен это сделать.

– Я больше не хочу тебя видеть.

Потом я буду ещё долго вспоминать глаза этого ребёнка, крепко прижимающего к себе яркие комиксы, в которых добро побеждает зло. Сам того не желая, я буду помнить его образ, его взгляд много лет, слишком долго. Дольше, чем должен помнить человек, утверждающий, что у него нет привязанностей.

Буквально на следующий день Джейкоба Брамса похитили.

Говорят, любая катастрофа, любая трагедия всегда имеет предпосылки. Будь то мистические предзнаменования в виде всюду мерещащихся знаков или череда реальных мельчайших действий, каждое из которых в конечном итоге и сформировало тот самый взрыв, именуемый катастрофой .

Старшая, закрытая школа Мелроу-Фолс, штат Массачусетс

– Тейлор, Главацких! Не на меня надо сейчас смотреть – страница четыреста семьдесят шесть – изучаем схему! Живо, живо! Я сегодня не собираюсь торчать тут с вами до полуночи!

– У Вас какие-то планы на вечер, сэр?

– Если не начнёшь работать, Тейлор – планы на вечер будут у тебя: уверен, ведро и швабра в спортзале успели соскучиться за каникулы по тебе.

– А Вы, сэр?.. Вы успели соскучиться по мне за каникулы?

Потом я часто пытался вспомнить цепь предпосылок и знаков, которые, наверное, должны были заставить меня насторожиться или держать дистанцию, или поговорить с директором, или встретиться с родителями этого мальчишки – сделать что угодно, лишь бы не игнорировать странное поведение своего ученика.

Наверное, именно так я и должен был поступить, вот только ничего из происходящего на занятиях и вне них ни разу меня не насторожило. Ни разу не заставило подумать о возможных последствиях.

Было ли мне просто немыслимо такое развитие событий? Считал ли я это настолько нереальным, что именно поэтому и не заметил угрозы?

Или же, напротив (и эта мысль мне неприятна настолько, что каждый раз прожигает всё моё существо, добираясь до самых костей), мне всё это нравилось, и я знал о некой запретности и неправильности каждого из мельчайших событий… и именно поэтому не желал это прекращать?

Если бы меня судили за кражу, драку или рукоприкладство, даже по отношению к ребёнку (пусть и грозящее наказание было тоже серьёзным), я всё равно не чувствовал бы себя так . Мерзко. Уязвимо. Отвратительно. Так же, каким было и то, в чём меня обвиняли.

Сексуальное домогательство до несовершеннолетнего.

Да, уже после всего я часто пытался вспомнить. Но не только знаки и предпосылки, но и своё отношение к «происходящему» (как не раз говорили в суде) между мной и моим учеником Дином Тейлором.

Знаете, как говорят: мы непременно чувствуем приближение того, что способно если и не уничтожить нас, то превратить жизнь в настоящий ад. Вот только, сидя тогда на скамье подсудимых, я снова и снова перебирал события и мельчайшие детали, которые привели меня к таким последствиям: в место, где даже адвокат смотрел на меня с неприязнью; и я никак не мог отыскать начало цепочки этих событий.

Именно так было и накануне роковой даты – двадцать шестого декабря: сегодня я тоже ничего не почувствовал, хотя опасность надо мною нависла в разы страшнее, нежели обвинения в сексуальном домогательстве. Я ощутил лишь раздражение, граничащее со злобой, когда в мою дверь постучали так, словно давали понять: не открой я её сейчас же – она будет снесена с петель.

Я с трудом поднялся из-за стола, чуть было не опрокинув бутылку бурбона, остатки которого мне сегодня ещё были необходимы. Да, Джейкоб Брамс не всё успел обо мне узнать: у меня всё же были рождественские традиции. И одна из них – напиться. Сделать это как следует, чтобы ни одно воспоминание из старой жизни, со старыми и самыми настоящими традициями не способно было проникнуть в мой опьянённый мозг: ни запахи рождественского ужина, приготовленного Мэган, ни голоса её дурацких друзей, которых я терпел только ради неё.