Миа Пустовит - Коди. Небраска

Он помнит всё неважное, любые мелочи: как пахла красавица Люси Келлер из 9 класса, когда она выходила со спортивной площадки, или как уложила волосы “на мужской манер” продавщица в лавке скобяных изделий, что продавали на углу Черри стрит и Четвертой стрит на последний в этом городе праздник 4 июля, или вот еще – как Джо Эберли обманом вывез его за город и, сняв с него ботинки, бросил холодной зимой 2008 (земля тогда уже промерзла и Коди стер подошвы ступней так сильно, что не вставал несколько недель).

Он помнит все, кроме своего появления здесь.

Ему казалось, что он уже родился пятилетним ребенком в джинсовом комбинезоне с карманами, набитыми золотом. Поначалу его появление вызвало небывалый резонанс, ни дня не проходило, чтобы его тетю Марту не спрашивали соседи, а особенно соседки, о ее подопечном. Слухи о нем ходили самые разные, от наивных до кровожадных, но вскоре все привыкли и безмолвно согласились считать его общим сыном. В конце концов, они же его и назвали Коди.

Куда бы ни направлялся Коди – он бежал. Бег был его вторым именем.

“Бежать – значит побеждать”, повторял он слоган с коробки кроссовок, сам он носил старые ботинки – ему так и не купили ту заветную пару, а сам он не умел, да и купить их ему было не на что.

Раньше, в особо жаркие летние дни, передние и задние двери домов держали открытыми, чтобы получать хоть легкий сквозняк, и тогда, играя, он проходил через десятки жилищ, словно иголка с ниткой. У него даже была такая игра – сколько домов и маршрутов он сможет “зашить”.

Дома менялись, и вместе с ними менялись ароматы: отголоски приготовленной пищи, застарелый запах табака на аромат цветочного освежителя или немного старческий у миссис Катц. Слова приветствия висели в воздухе, он мог потрогать их руками, кресла-качалки поскрипывали, москитные сетки, амулеты от злых духов, обрывки разговоров складывались в причудливый орнамент линии жизни, фразы из умолкших телевизоров, радио. Все отличалось и все было одинаковым. Коди прошивал пространство десятков жизней, оставаясь сторонним наблюдателем, любопытным и одиноким. Просто маленький бегун на полуденном солнцепеке.

Доходило до того, что в собственный дом он приходил поздно вечером, а наутро, забирая почту, тетя Марта слушала шутки соседей о том, что только святой дух и хранит этого ребенка. “Это же надо, пройти в дом ханжи Дрю, он ведь мог и пристрелить его, приняв за грабителя”, – причитали женщины, а мужчины только смеялись. Любой, кто видел его, мог сказать: “Коди у нас простоват, но никогда плохого не сделает, а обидеть его – всё равно, что подстрелить пересмешника”.

Так говорило большинство, но были и несогласные, как ханжа Дрю. Он собирал своих друзей, таких же бесцветных ворчливых стариков, на веранде своего дома, и они до ночи курили там свои трубки, шелестя проклятья.

Коди отмахнулся от воспоминаний и прибавил скорость, его ноги так и мелькали в пыли. Он свернул на Четвертую улицу, она оканчивалась петлей, а посередине был заросший травой старый сухой фонтан, и три дома кружились на его орбите. Тишину города нарушили звонкие крики:

– ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ! Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕЕСЬ!!! А ТЫ – НЕТ! А ТЫ – НЕТ, И ТЫ – НЕТ!

Корча дикие гримасы и тыкая в три дома поочередно, он грациозно пробежал дорожную петлю, на ходу кривляясь и подпрыгивая перед заброшенными, но все еще удивительно красивыми двухэтажными особняками. Возле них вязы разрослись так сильно, что почти скрывали подходы к крыльцу и веранде. На чердаке одного из домов вздохнула от ветра и колыхнулась ажурная вязаная занавеска – грустный призрак давно забытых дней. В пыльных бассейнах на задних дворах шуршала, переговариваясь, прошлогодняя листва.

– Снова старые разговоры – сколько можно?! – Коди зажал уши и, горбясь, продолжил бежать, опасливо защищаясь от давно умерших воспоминаний. Он бежал еще какое-то время, оглядываясь и подпрыгивая, хлопая в ладоши, ботинки его ударялись о неровную в той части города старую асфальтовую дорогу.

Тук-тук-тук, мерно и бесстрастно, как ход старых часов.

Четвертая улица менялась на Пятую, чем дальше от Центральной улицы, тем меньше становилось домов. Город таял на глазах, от зданий оставались только памятная табличка и фундамент, своим бессмысленным геометрическим символом бередящий воспоминания только у одного человека. Даже Джей, еще не старый, начал забывать своих соседей и друзей, живших с ним бок о бок до самого конца.

– Почему мы не уезжаем, Джей?