Катрине Энгберг - Арендатор

Сердце Йеппе сжалось при мысли о предстоящих днях. Это дело взбудоражит весь Копенгаген, едва только пресса возьмется за дело. Он уже представил себе заголовки. «Молодая женщина подвергнута издевательствам, изуродована и убита». «Преступник разгуливает на свободе». Это дело было одним из тех, которые полиция обычно считает излишне раздутыми. В среде полицейских подобные случаи называются «женщина в подлеске», то есть преступник успевает удрать задолго до появления полиции. Они чрезвычайно редки. Но время от времени происходят.

Ему нужно было поговорить с комиссаром полиции о том, чтобы во избежание паники как можно дольше не обнародовать подробностей об изуродованном лице. Все подробности, свидетельствующие о психических проблемах преступника, необходимо до поры до времени держать в тайне. Сколько времени они таким образом выгадают? Сутки, максимум двое, и все же это лучше, чем ничего.

Когда Йеппе вошел в столовую, там было на редкость тихо. Обычно в столовой велись разговоры и звучал громкий смех, но по-настоящему серьезные дела всегда подавляли непринужденную атмосферу. Шутки об отрубленных головах, которыми играют в футбол, были частью повседневного грубоватого общения в этой среде. Но на некоторых темах лежал негласный запрет. Дела, связанные с детьми. Дела, в ходе которых явный преступник избегал наказания по небрежности судопроизводства или вследствие каких-то формальностей. И дела вроде этого, которые обещали отобрать у сотрудников все свободное время на неопределенный период.

Один из сотрудников сидел и хрустел пальцами, ритмично и навязчиво. Йеппе пытался абстрагироваться от отвлекавшего его звука. Насильники и убийцы не вырезают на своих жертвах, еще живых, узоры. Рано было строить предположения о том, шла ли в данном случае речь о бывшем возлюбленном с садистскими наклонностями или о чем-то еще более жутком, но, как бы то ни было, в штабе воцарилась давящая тишина, если не считать хруста пальцев. Йеппе оглядел коллег и удалился.

– Какой вам этаж? Я нажму, – дружелюбно улыбнулась плешивая женщина с подставкой для капельницы, ее палец застыл в воздухе перед многочисленными кнопками лифта. Эстер улыбнулась в ответ, пожалуй, чересчур широко.

– Пятнадцатый, большое спасибо.

Двери лифта закрылись, между дамами повисло молчание. Эстер была не прочь поболтать – о погоде, о чем угодно, но она понятия не имела, когда эта женщина в последний раз была на улице. Так что ей так и не пришлось раскрыть рта. Женщина вышла на третьем этаже, еще раз улыбнувшись Эстер, и привычно покатила свою капельницу по коридору. Несчастная, подумала она. Впрочем, возможно, она просто напридумывала. Она чуть заметно плюнула на кончики пальцев и, вынув из кармана бумажную салфетку, попыталась оттереть остатки чернил.

Дактилоскопист сказал ей, что Дания является одной из немногих стран мира, которые продолжают применять чернила, и что переход на современную систему сканирования, которую давно использует весь мир, обойдется в сто миллионов крон. Даже Центральная Африка в этом отношении обогнала датчан, просветил он ее, прижимая ее пальцы к подушечке с чернилами, а затем двигая их по картону. Странный тип. Сразу же по окончании процедуры она принялась отмывать руки при помощи щетки для ногтей, но краситель въелся намертво. Пришлось прямо-таки соскабливать его.

Отделение интенсивной кардиотерапии Королевской больницы казалось не самым приятным местом для пребывания. Кто-то попытался замаскировать вездесущее страдание картинами и плакатами. Самые жизнерадостные цвета всегда используются там, где не остается места ни малейшей надежде. Рядом с лифтом даже висела реклама музыкального вечера с участием бывшего начальника полиции, обещающая восемь номеров с аккомпанементом на пианино из песенника для высших народных школ. Эффект оно производило удивительно удручающий. Неужели пациентам поднимет настроение такое сомнительное развлечение, которого и здоровый-то человек больше пяти минут не выдержит? Так думала Эстер, толкая стеклянную дверь в палатное отделение с номером 3-15-2 на серой табличке.

Грегерс Германсен лежал один в двухместной палате лицом к окну, из которого открывался вид на Копенгаген, и, казалось, пытался телепортироваться оттуда усилием воли. Эстер осторожно постучала в открытую дверь. Не оборачиваясь, Грегерс заплакал. Словно ребенок, который сдерживался до того момента, когда наконец придет мать, подует на разбитую коленку и слезы по приходе адресата обретут смысл. Эстер стояла в дверях, быстро подумав, успеет ли она улизнуть, прежде чем он обернется.