Кристиан Винд - Интроверт

– Софи! – воскликнула она, и ее лицо вспыхнуло гневом. – Что за выражения ты позволяешь себе за столом?

Я тихо буркнула что-то едкое под нос, отхлебнула глоток несладкого чая из оранжевой чашки с головой жирафа ( и кто вообще решил, что это – отличный подарок для девушки моего возраста? ) и откинулась на спинку скрипучего стула.

– Те черные парни, с которыми ты путаешься, произносят такие слова, от которых покраснел бы сам дьявол. Неужели ты и им делаешь втык, мам?

Я заметила, как она засмущалась. Ее бледные щеки моментально залил ярко-розовый румянец – похожий на тот, что красовался на мордочках котят, украшающих мой угол на постерах над кроватью.

Она всегда тушевалась и обижалась, когда я упоминала о том, с кем она теперь водится. На самом деле, тот молодой черный парень, который иногда заходил к нам в дом, – как громко называла мама наш крохотный трейлер, был не так уж плох. ( Если, конечно, не брать во внимание тот факт, что он постоянно норовил ухватить ее за задницу ). Однажды он даже притащил мне огромного оранжевого пса.

Я знала, что мама с ним спит – это было заметно по тому, как они переглядывались и шушукались за моей спиной. Но, думаю, в этом не было ничего предосудительного. В конце концов, каждой взрослой женщине для счастья необходим здоровый и крепкий мужчина. Так не раз говорила моя школьная учительница – преподаватель географии. Правда, я очень сильно сомневаюсь в том, что у нее самой он имелся в наличии.

Тревор, так звали нового маминого бойфренда, вырос в бедной семье в черном квартале, а потому отлично знал о том, как и где можно быстро достать наличные. Именно он уговорил маму влиться в их небольшую компашку – белая женщина с изможденным видом и пересушенными светлыми волосами вызывала у окружающих куда больше доверия, чем татуированные черные парни.

– Софи, ты еще слишком мала, чтобы совать свой нос в подобные вещи, – она демонстративно скрестила под грудью тощие руки. – Марш в свою комнату!

– У меня нет своей комнаты, – равнодушно пожав плечами, ответила я. – По меньшей мере, уже лет десять.

– Значит, иди в свою постель! – повысив тон, категорично выпалила мама. – И как следует подумай о своем поведении, пока меня не будет!

Конечно, мама на меня не злилась. На самом деле, злилась она совершенно по другому поводу. Потому, что в своей прошлой жизни она пекла румяные пироги с тунцом на кухне красивого большого дома, а теперь была вынуждена кормить единственного ребенка просроченным дерьмом из подпольного магазина по сбыту некачественного товара.

Злилась, потому что не смогла остановить отца и отпустила его. Потому, что он погиб и потому, что теперь вместо его толстых мягких рук ее обнимали жилистые пальцы черного парня из гетто.

Она злилась потому, что у нас не было денег для того, чтобы купить мне новую пару кроссовок, хотя мои ступни успели настолько вырасти за прошедшее лето, что теперь пальцы ног, жалобно скукожившись, утыкались ногтями в затертую дочерна стельку.

Она была зла на все, что только угодно, но только не на меня. Поэтому я молча поднялась из-за стола, сделала пару шагов по узкому коридору и упала в свою кровать.

Квадрат крошечной кухни, в этом же помещении, за небольшой перегородкой – спальное место мамы, напротив – мое собственное. В конце трейлера уныло капал водой душ, а еще чуть дальше стыдливо прятался за покосившейся дверцей пожелтевший от времени унитаз. Так выглядел внутри наш новый дом, который я про себя нередко обзывала сараем. Вслух больше не решалась – после этих слов мама все время рыдала по ночам в подушку, думая, что я крепко сплю и не слышу ее.

Когда она выходила на улицы, оставляя меня в вагончике одну, здесь становилось ужасно одиноко.

Трейлер ютился неподалеку от моста, уводящего широкую полосу автострады прямо к сереющим впереди холмам. Чуть дальше торчали из земли одноэтажные бараки бедняков, из которых до самого рассвета лилась басами громкая музыка и звучал хриплый смех. А иногда – до невозможного грязные ругательства и сердитые женские крики на чужом языке.

Но даже голоса гетто не могли заглушить унылого стука колес машин, несущихся по бетонным перекрытиям моста. Лежа часами в своей неудобной постели, я таращилась в металлический потолок трейлера, давно успевший окраситься в темно-охряные пятна коррозии, и мне казалось, что вместе с гулом автомобильных движков от меня утекала и моя собственная жизнь.