Кристиан Винд - Интроверт

На самом деле, моя жизнь не настолько ужасна, как вам могло показаться. Район, в который мы с мамой перебрались, пусть и называют самым криминальным и неуютным во всем городе, зато здесь было все то, чего никогда не найдешь в богатеньких кварталах. Прежде всего, тут никто не осудит человека за то, что он неделями таскает одну и ту же одежду. А еще на углу улицы, напротив книжного ларька, продают самые вкусные на свете корн-доги. Всего два доллара за целых пять штук!

– Софи, – предсказуемо начала мама. – Ты ведь понимаешь, что мне придется сегодня снова выйти на улицы?

Я молча кивнула, давясь невкусными хлопьями.

« Выйти на улицы » – так это называлось в нашей неполной семье. Под этой фразой мама умело маскировала все свои попытки разжиться чужими баксами.

Чаще всего она вместе с несколькими местными чернокожими колесила по другим районам, подыскивая тачку, которую можно было бы с легкостью угнать. А если ничего не выходило, то в действие запускался ее план «Б». Тогда она просто караулила зазевавшегося проезжего в метро, когда он топтался у банкомата, а затем вытаскивала из его кармана изрядно распухлевший бумажник.

Но у запасного плана был очень весомый недостаток – чаще всего маме не удавалось обойти многочисленные камеры видеонаблюдения, рассованные по всей подземке, и тогда уже спустя несколько часов в наш арендованный фургон являлся толстый смуглый полисмен по имени Генри.

К слову говоря, даже успешно проведенный план «Б» порой оканчивался полнейшим фиаско. Так, в прошлом году на Рождество она притащила в дом всего двадцать баксов и целую кипу фоток какого-то слюнявого малыша, которыми был набит до отказа портативный мужской кошелек. То Рождество мы провели в трейлере, прихлебывая колу из одной бутылки и разглядывая счастливого младенца на снимках. Все пытались понять, какое имя ему бы лучше всего подошло.

– Если я к утру не вернусь, ты знаешь, что следует делать, – мама откинула за спину пережженные обесцвечивающей пудрой волосы и с тоской поглядела в пыльное окно. – Пусть в эту ночь удача будет на моей стороне!..

Наверное, прочитав все это, вы тут же решили, будто мы с мамой – форменная семейка выродков, портящих полицейскую статистику и отравляющих жизнь нормальным, более удачливым, людям. И, в общем, вы ошиблись.

Когда-то мы были той самой семьей, которая с легкостью могла бы улыбаться вам по утрам с большой упаковки молока. Но затем маленький бизнес отца – кондитерский магазинчик, не выдержал давления сетевого маркетинга и неожиданной конкуренции. Под натиском «Пончиков Джека», прораставших киосками на каждом углу, будто грибы после дождя, папина лавка обанкротилась. А маминого дохода едва хватало на то, чтобы оплачивать медицинскую страховку.

Мой отец – толстый и смешной, как раскормленный кот, был невероятно добродушным человеком. А потому совершенно не умел справляться с внезапными невзгодами. В конечном итоге, он не придумал ничего лучше, чем заключить контракт с американской армией. Так мой растяпа-отец внезапно стал военным.

Конечно, если бы мне тогда было не три, а, ну хотя бы, чертовых лет десять, я бы сумела отговорить его от этого безрассудного поступка. Но вся беда в том, что в три года я еще не умела рассуждать здраво, да и вряд ли понимала, что означает слово «война», которое со слезами на глазах все чаще произносила мама.

А дальше отец уехал. Его не было несколько недель, и мы с мамой ужасно по нему тосковали. По вечерам стало некому забираться на большой мягкий живот и некого было дергать за колючие коричневые усы. Живот и усы – это единственное, что я четко помню о своем отце. Остальное со временем начисто стерлось из моей памяти.

Сейчас, когда мне исполнилось семнадцать, я уже хорошо осознаю, что у отца не было ни единого шанса. Неуклюжий, подслеповатый и толстый, он оказался в числе первых жертв боевиков.

Потом… Потом началась наша новая жизнь. Как мама ни старалась, она не могла заработать достаточно, чтобы обеспечивать нас обеих и содержать двухэтажный дом. Поэтому вскоре наш дом отобрали.

Год за годом наш уровень жизни падал все ниже и ниже, и мы стремительно скатывались по спирали отчаяния, познавая те ее закоулки, о существовании которых прежде даже не догадывались. Вот так мы и оказались в том дерьме, где вы обнаружили нас сейчас.

– Знаешь, мам, – я отставила в сторону полупустую коробку хлопьев и посмотрела ей прямо в глаза. – Ты только не обижайся, ладно? Мне кажется, что ты – самая неудачливая преступница во всем чертовом штате. Может быть, уже хватит?