Сонич Матик - Похищенная весна. Петроград – Ленинград

Параллельно с поездом из-под насыпи вынырнул широкий проспект, где одновременно в несколько рядов уместились два конных экипажа, их обгонявший таксомотор и дружка за дружкой три телеги с сонными лошадьми в попонах. Из-за поворота выскочил красненький вагон трамвая с разноцветными фонарями над кабиной. Люди в теплых тулупах и легких пальто мельтешили вдоль и поперек по вычищенной от снега проезжей части. Многоэтажные дома подмигивали освещенными окнами, первые этажи подсвечивали приветливые входы: «Пивная», «Парфюмерный магазинъ», «Какао Жоржъ Борманъ». Тумбы и заборы были увешаны цветастыми плакатами. И снова люди, кони, автомобили.

Катя тоже проснулась

– Ого! Вот это да! Сколько же здесь людей! Вот это домик! Один, два, три, шесть… – считала она пальчиком этажи. – Мам-мам, а у нас такой? Лошадка, лошадка… Смотри, какой коняка! А у дедушки есть лошадь? Машин-то! А вот это чего? Чего там светится? Да нет же! С другой стороны, за тем темным пятном…

Ольга опять теряла ход Катиной мысли. Она сама удивленно крутила головой и пыталась узнать город, из которого уехала с Андреем семь с половиной лет назад. Район ей был незнаком, но по карте она знала, что где-то там, куда тыкала возбужденная Катя, ее остров. Петроградский остров. Что там на четвертом этаже сидят мама и папа, смотрят в окно и ждут весточки от своей милой Оленьки.

Локомотив издал пугающий звериный крик и дернул состав. Пассажиры отскочили от окон, похватали пожитки и кинулись в тамбур. Поезд еще раз дернулся, и толпа у дверей стала похожа на раков, цепляющихся за сеть, когда их вытряхивают из рачевни. Каждый схватился за что мог, кто-то навалился на кого-то, кто-то кому-то треснул, кого-то придавили чемоданом, и при этом одновременно по вагону разнеслось «О-о-о…», кряканье и меткое матерное.

Как же Ольга давно не слышала русских грубых слов! И хотя она стыдливо посмотрела на ничего не понявшую Катю, сдержать радушной улыбки она не смогла: «Дом стал еще ближе».

Как только народ высыпал под навес платформы, стало понятно, на улице сильно похолодало. Ольга втянула воздух: угольная пыль, свежий гудрон смешивались с выхлопами авто и запахом навоза. После душного вагона, даже такой воздух казался свежим.

Пока потуже затягивала Катину шапку и капор, помогала натянуть рукавицы, Ольга совсем замерзла. Голые руки задеревенели, заныли больные суставы. Ольга негнущимися пальцами натянула пуховый платок и еще не остывшие варежки.

Холод пробрал их обеих. Катя с красным носом и посиневшими губами ждала мать.

– Мам, пойдем уже! – нетерпеливо подпрыгивала она и подергивала плечами.

– Нам туда, – сориентировалась Ольга по последним спинам, удаляющимся за угол.

На выходе их ждала шумная площадь. Извозчики укладывали багаж пассажиров, кто-то еще сговаривался о цене. Крики еще не разошедшихся торговок, мальчишки с вечерними газетами высокими голосами оглашали политические заявления. А за ними тренькающий трамвай и опять люди, кони, авто…

Катя с испугу вцепилась в Олин рукав, то и дело дергала его и повторяла: «Мама… Мама… Мама…» Ольга бы и сама кому-нибудь вцепилась за руку, но кроме ручки чемодана, ничего более прочного ей не светило.

«Еще немного, еще немного…» – уговаривала она себя быть взрослой.

Виртенен сказал, что по Симбирской трамвай ходит до Петроградки. Да и сама Ольга помнила, что по Александровскому бегали трамвайчики к Финляндской железной дороге.

… «Красная-финляндская аптека», «Колбасная» …

Ольга ридикюлем указала Кате путь вдоль фасадов вокзала, где по карте, – она помнила, – должна быть Симбирская улица. Через несколько десятков метров они вышли к памятнику на тумбе и ожидаемо к трамвайному посту.

… «Выборгский рабочий», «Табакъ. Штейнбергъ», «Союзпечать» …

У одной из сворачивающихся торговок Ольга спросила:

– Вечер добрый! Скажите, это Симбирская? До Церковной на Петроградской доеду на трамвае?

Старуха бросила недоверчивый взгляд на растерянную Ольгу, перевела взгляд на Катю. В ее глазах мелькнула добрая искорка:

– Симбирскай-то – нету! Вишь! – она махнула на памятник лысеватому мужчине, – теперече все по-другому. Как оне – Комсомольцы-те черти! Комсомола улица! А тогу району, Петроградскагу, я не знаю. Вон, у Паши спроси. Праско-овья! – с сильным ударением на «О» крикнула старуха куда-то в сторону будки Союзпечати.

– Оу! – отозвалась полная обмотанная платками баба из-за кутылей с корзинками и берестяными поделками.