Сонич Матик - Похищенная весна. Петроград – Ленинград

Распределив по тяжести ношу, Петровы отправились к Виертотие. Чемодан и торба с обувкой, хоть и были тяжелые, но книги нести оказалось намного неудобнее. Бечевка резала больные Олины пальцы и ей приходилось постоянно переменять руки. Ольге больно было смотреть и на Катю, закинувшую на плечо свой мешок. Ридикюль для нее был слишком длинный, она шла, отводя его от тела, но то и дело задевала ногой, он раскручивался и не давал идти дальше.

Так они вышли по растоптанной дорожке недалеко от русской школы. А когда подошли к аптеке, Ольга поняла, что на поезд в таком темпе они не успеют.

– Постой! Давай отдохнем.

– Мне тяжело – призналась Катя, потупив глаза.

– Вижу, моя хорошая. Присядь-ка пока.

Ольга поставила чемодан и мешок на очищенные от снега ступеньки рядом с Катей, тяжело вздохнула и решительно потянула тяжелую дверь на тугой пружине. С трудом протискивая в нее связку книг, она зашла к аптекарю. Минут через десять она вышла, перебирая в ладони монеты.

– Не замерзла, Катюша?

– Не-а! Ты книги забыла! – заботливо напомнила Катя.

– Нет, мое солнышко, я их управляющему оставила. Он мне даже на извозчика дал. – Ольга засыпала мелочь в варежку, примерила имевшийся багаж и забрала у Кати ридикюль. – Махнем до вокзала с ветерком?

Катино живое лицо изобразило одновременно удивление, радость и расстройство, но, пожалуй, больше всего было очевидно удивление:

– А как?.. Ладно… Только тебе обидно, наверное, да? Хочешь я аптекарю и лошадку свою оставлю?

– Все хорошо, Катюша. Не надо таких жертв. Лошадь твою мы довезем. – Ольга хотела бы ее сейчас погладить по голове и успокоить волнение, но руки были заняты, и она только и могла, что многозначительно и ободряюще посмотреть в широко распахнутые глаза дочери. Светлые и чистые, озаренные низким солнцем, пробивавшимся между зданиями общественного парка и кронами сосен. – Ну так что, едем?

Катино удивление все-таки переросло в расстройство. Глаза заблестели и совсем по-взрослому она ответила:

– Давай пешком, мне теперь ни капельки ни тяжело! Хочу попрощаться с Териоками.

От этих слов у Оли защипало нос и подступили слезы. Она как-то не думала о том, что именно для Кати этот финский городок. Для Ольги Териоки – перевалочный пункт из Виипури в Ленинград. Затянувшаяся, но временная остановка. А Катюша выросла здесь. Да, ей всего шесть, все забудется, все изменится. Вся жизнь, жизнь в России еще впереди. Но для ее дочери Териоки – это не просто привычка, это ее маленькая вселенная. Здесь она впервые себя осознала, здесь у нее появились друзья. Только здесь она знает жизнь. Как бы Ольга ни рвалась в Ленинград к мифическим дедушке и бабушке, для Кати это только сказки, легенды, рассказанные на ночь матерью.

Она настолько была поглощена своей грезой о семье, что совсем забыла, как может переживать ее дочь. Ольга выдавила из себя единственное, что сейчас могла сказать:

– Конечно. Давай пешком, – и уверенно проговорила. – Все – будет – хорошо.

Петровы пошли вверх по Виертотие, мимо Казанской церкви, мимо почты. Передохнули у парникового хозяйства, круглый год пахнущего летним костром. У Кирхи полюбовались изгибами Большой дороги, оставшейся позади, и больше уже не оглядывались.

Ольга видела, что Катя запыхалась. Из-под ушанки торчали прилипшие ко лбу потемневшие кудряшки. Но девочка молча шла, быстро перебирая ногами, не отставая от матери. Не разглядывала витрины, не восторгалась разномастными лошадками, запряженными в пролетающие мимо коляски. А когда Ольга остановилась пропустить торопливого ездока на Антинкату, Катя, не глядя, врезалась ей в спину.

Но уже на следующем перекрестке все изменилось. Катя увидела пыхтящий паровоз у вокзала и оживилась:

– Вот это да! Такой большой! А почему вагоны разного цвета? Какие колеса! А как мы заберемся? Там же высоко. Смотри сколько людей! А мы влезем?

Ольга понимала, что ответов Катя не ждет. Живое переживание всего лишь значило, что прощание прошло успешно, и Катя с любопытством встречает неизбежное. «Как бы научиться этому у нее?» – Ольгу наоборот с каждым шагом все больше обуревали страхи. После злосчастного 1924 года она ни разу не ходила в эту часть Териоков, чтобы не встречаться с жадной и властной бывшей хозяйкой Юлей, жившей в этом районе. Чтобы не думать о ее добром дяде – Алане, которого по ее вине выслали куда-то вглубь Финляндии.

«Будто иду по спирали. Снова на вокзале. Снова обратной дороги нет… Надо собраться…» – Оля размякла. Чемодан стал тяжелее, ноги одеревенели. Вокзал – то, что для многих предвестник путешествия и приятных впечатлений, для нее же – символ боли и необратимости. «Надо собраться…»