Князь Процент - Жёлтый

Вопреки реакции папы, мама осталась довольна смекалкой Геши. Вот только «Хроники молодого Индианы Джонса» закончились.

Через неделю Геша, возвращаясь домой из школы, заметил у подъезда симпатичного кота. Тот был упитанным и полосатым. Со зверьком играл одетый в шубу дядя, у которого были разорваны ноздри. Он ходил спиной вперед и заставлял кота делать так же.

– Я бы предложил тебе поиграть с моим питомцем. Гляжу, ты им залюбовался, – произнес дядя, остановившись. – Но разговаривать с незнакомцами вообще-то дурно. Ты это, пожалуйста, запомни.

Он подмигнул Геше. Глаза у него были зелеными.

– Меня зовут великий князь Сент-Анжело, я из Марракеша. Это неподалеку от Аржантёя, там живописные пшеничные поля. Раз пошел такой откровенный разговор, скажу тебе еще кое-что. Когда всё осточертеет, позови мою светлость. Но учти, тебе должно всё осточертеть настолько, что невозможно будет терпеть. Тогда зови меня. Договорились?

– Договорились, – сказал Геша.

– А теперь иди домой и не оборачивайся. Если обернешься, больше не увидишь меня. Я мог бы добавить, что ты превратишься в соляной столб, как жена Лота. Но мы просто не встретимся, если обернешься.

Гешу тянуло обернуться, но пришлось удержаться. Он догадывался, что это было полезное знакомство.

– Мама, кто такая Женалотта? – поинтересовался Геша за ужином.

– Что? Лото? – сказал папа и нахмурился. – Лото – это азартная игра, запомни! Запомни, слышишь?! Тебе рано интересоваться такими вещами! Ты запомнил?!

Расспрашивать о Марракеше Геша поостерегся.

Следующую сессию я начинаю с вопросов о творчестве моего клиента. В первых же главах повести, отмечаю я, рассказывается, как ребенком он изобретает шифры. Очевидно, что это неумелое детское изобретательство – следствие отношений с матерью. Последняя не проявляет сочувствия к влюбленности сына и грубо нарушает личное пространство ребенка, читая его дневник. Поэтому уже в детстве Канцлер стремится делать свои тексты непонятными.

Незадолго до этого он рассказывает мне о реакции Марины на «69 ± 1 = Ad hoc» еще кое-что, помимо описания ее обиды и неприятия. Она делится с мужем ощущением, будто роман рассказывает не о том, что описывает.

– Осознаете ли вы, что словно оберегаете смысл вашего текста от читателей? – спрашиваю я.

Даже через экран ноутбука я замечаю в глазах собеседника интерес и понимание.

– Мы осознаем, что книга допускает варианты толкования, – говорит мой клиент. – Да, она содержит шифры. Это сознательный ход. Может быть, на это повлияло детство, хорошо. Однако мы попросту любим загадки.

Делюсь с Канцлером впечатлениями от его романа. Это одна из самых холодных и бесчувственных книг, что я знаю. Моменты, когда главный герой этого пятисотстраничного фолианта проявляет к кому-либо малейшую симпатию, можно в буквальном смысле пересчитать по пальцам одной руки. На фоне романа первые главы повести удивляют теплотой, с которой автор описывает жизнь и переживания мальчика. Я спрашиваю, что Канцлер чувствует при мысли о своем романе.

– Холодная книга или теплая, мы не разбираемся, – отвечает Канцлер. – Мы не умеем измерять книгам температуру. Книга – это текст. Текст, а не живое существо. Книга не может быть холодной или теплой. Она может быть хорошо или плохо написанной. Так вот, роман Канцлера написан хорошо. По нашему, разумеется, мнению.

Я спрашиваю, испытывает ли Канцлер удовольствие, описывая сцены унижения и сексуальной эксплуатации женщин Акемгонимом Горгоноем. Мой клиент заявляет, что не упомнит особенных унижений женщин в книге. Да и эксплуатация там будто бы обоюдная: секс героя с очередной девушкой всегда происходит по взаимному согласию.

Прошу собеседника рассказать, что для него самое интересное в «69 ± 1 = Ad hoc».

– Разговоры о литературе, пасхалки, аллюзии, – произносит Канцлер.

Выходит, говорю я, он осознает, что роман труден для понимания. В ответ мой клиент утверждает, что читатели смотрят в его книгу и видят фигу. Именно так он выражается. Ему нравится этот эффект. Пасхалки отражают читательский и зрительский багаж автора, рассуждает Канцлер. Не самый внушительный багаж, уточняет он. Мой интеллектуальный багаж скромнее, замечаю я, поскольку мне непонятно, что Канцлер показывает в «69 ± 1 = Ad hoc», помимо сексуальных сцен различной степени откровенности.

Подобного выпада, пусть и вежливого, достаточно, чтобы любой писатель захотел объясниться, полагаю я. Из-под пера моего стародавнего клиента Вениамина Громомужа тоже выходят не самые понятные тексты, хотя роман Канцлера, отдаю ему должное, страннее. В свое время мы с Вениамином тратим не одну сессию на прояснение смысла его книг, ведь практика свидетельствует, что проявление интереса к творчеству человека – это верный путь к установлению доверительных отношений с ним. Наши с Громомужем многочасовые откровенные беседы начинаются именно с моего аккуратно высказываемого сомнения насчет наличия смысла в его текстах.