Маттиас Эдвардссон - Не самые хорошие соседи

— Пойдем! — кричу я Фабиану и Уле, они так и стоят у въезда во двор, ничего вокруг не видя.

— Я хочу домой. — Голос Фабиана звучит тихо и слабо.

— Сейчас, мы только дождемся Гун-Бритт и Оке. — Я поворачиваюсь и зову его. — Иди сюда!

— Может, мне тоже пойти с вами? — спрашивает Ула.

— Не нужно.

Я не могу его видеть. Не хочу иметь с ним никаких дел.

— Ты уверена?

Он делает шаг вперед, но я тащу Фабиана за руку к дому, у дверей которого Вильям пытается утешить отчаявшуюся сестру. Ула так и стоит у въезда, широко раскрыв глаза.

Через пять самых долгих в моей жизни минут в дом Андерсонов врываются Гун-Бритт и Оке.

— Что тут случилось? — Гун-Бритт сжимает детей в своих объятиях; Вильям всхлипывает, а плач Беллы пронзает мне сердце.

— Там приехала полиция, — говорит Оке.

За окном идут двое молодых мужчин в форме — о чем-то болтают, показывают на двор и потягиваются.

— Я ожидала чего-то подобного, — произносит Гун-Бритт, гладя детей по голове. Руки утешают, но всем своим видом она обвиняет.

— Прекратите, — прошу я, — не сейчас.

— Но что дойдет до такого… — продолжает Гун-Бритт.

Мне приходится прикусить язык. Ради детей. И Фабиана. Оке открывает дверь полицейским, те здороваются, их лица сама серьезность. Черные ботинки и широкие ремни с дубинкой и пистолетом.

Гун-Бритт и Оке представляются.

— Мы живем рядом. Микки попросил нас присмотреть за детьми.

Один из полицейских внимательно смотрит на меня:

— А вы?

— Я тоже живу здесь.

Фабиан сидит в кресле и вращает руками одна вокруг другой, он всегда так делает, когда нервничает. Взмахивает и крутит. Я осторожно присаживаюсь на корточки рядом с ним. Не слишком близко.

— Все будет хорошо, родной.

— А если она не поправится? — говорит он.

Я делаю глубокий вдох:

— Не надо так думать.

Слышу в прихожей раскатистые голоса полицейских. Пол скрипит под их ботинками.

— Жаклин? — окликает меня первый. — Нам надо поговорить с вами.

Они видят сидящего в кресле Фабиана. Второй полицейский наклоняется к нему:

— Как ты?

Фабиан молчит. Его руки продолжают вращаться.

— Это мой сын, — объясняю я. — У него шок, он сидел рядом со мной в машине.

— Ему нужна медицинская помощь?

Полицейский без предупреждения протягивает руку, намереваясь коснуться Фабиана.

— Не трогайте его! — вскрикиваю я.

Рука повисает в воздухе, полицейский удивленно смотрит на меня.

— Он не любит телесные контакты.

Полицейский какое-то время колеблется, но потом убирает руку:

— Понятно. Не торопитесь, мы можем поговорить и после.

Они оставляют нас в гостиной вдвоем, Фабиан дышит все прерывистее. Руки все быстрее вращаются одна вокруг другой.

— Полиция! — шипит он.

— Я знаю, не бойся.

Все его тело трясется.

— Тебя могут забрать в тюрьму.

В конце концов ему приходится сесть на собственные руки, чтобы они остановились.

— Не могут, — отвечаю я. — Это был несчастный случай.

Полицейский записывает мои показания. Мы сидим за столом друг против друга в кухне Андерсонов.

— К сожалению, нам придется изъять автомобиль.

— О’кей, — киваю. — Зачем? Что вы хотите проверить?

— Таков порядок, его должны осмотреть технические специалисты.

Я долго и внимательно рассматриваю полицейского — открытое лицо, добрый взгляд.

Из-за двери доносятся всхлипывания Беллы и вопросы, которые растерянно задает Вильям и на которые у Гун-Бритт нет ответов.

Каждое их слово режет меня на части, это полный крах; мысли и чувства наталкиваются друг на друга, в глазах слезы.

— Вам известно, что с Бьянкой? Что-то серьезное?

— К сожалению, сведений об этом у нас нет, — отвечает полицейский.

Черт, что же я наделала!

Он протягивает мне стакан воды и пачку бумажных носовых платков:

— Вам сейчас тяжело, я понимаю, но я должен задать вам несколько вопросов. Что именно произошло? Что вы можете вспомнить, Жаклин?

Я закрываю глаза и впиваюсь правым указательным пальцем в тонкую кожу на левой ладони.

— Я ее не увидела.

— Она ехала на велосипеде, верно? Мы думаем, она выехала из своих ворот примерно тогда же, когда вы свернули на территорию общего двора.

— Да.

По-другому быть не может.

— Но вы ее не заметили?

— Нет.

Это не так.

— Ну или я заметила, я увидела велосипед, что-то красное, но уже было поздно. Я поздно затормозила.

Эхо удара непрерывно звучит в голове.

— Я закричала. Я помню, что я закричала. А потом затормозила.