Сергей Волков - Чикатило. Явление зверя

– Баба она, конечно, непростая, – продолжил майор. – Где-то надавить пришлось, но разговорилась. Все трое – и Тарасюк, и Шеин, и Жарков – учились плохо, хорошим поведением не отличались. Зато имели определенные наклонности.

Он снова взял выжидательную паузу.

– Ну? – рассердился Ковалев. – Мне из тебя клещами тянуть?

– Кошек-собак мучили, над малыми издевались, – поспешно продолжил мужчина. – Один раз сочинение писали, кем я хочу стать, так Шеин написал, что после интерната хочет в медицинский пойти, потому что там можно выучиться на врача, который трупы разрезает.

– Сочинение, конечно, не найдешь уже, – задумчиво протянул Ковалев. – Да и к делу не пришьешь.

– Естественно, – закивал Липягин. – Но я с учителкой по русскому говорил, она подтвердила. И про сочинение, и про наклонности нехорошие. Говорит: «Непростой был мальчик».

Майор поглядел на Ковалева – начальник УГРО пребывал в задумчивости.

– Они это, Александр Семенович, – уверенно произнес Липягин. – Они.

Витвицкий закончил доклад, и в кабинете наступила тишина. Кесаев поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, машинально поправил складку на занавеске.

Не выдержав затянувшегося молчания, Витвицкий сказал, глядя в спину начальнику:

– Тимур Русланович, вы поймите: психология – наука точная. Как математика, понимаете? И если дважды два всегда четыре, то четырежды четыре – всегда шестнадцать.

Кесаев вернулся к столу, поморщился:

– Давайте-ка без аллегорий и метафор, товарищ капитан. Я вам не студент-первокурсник.

– Извините, но я очень хочу, чтобы вы меня услышали и поняли! Шеин, Жарков и Тарасюк – не убийцы. После бесед с их учителями и ребятами из интерната для меня это очевидно. И старший лейтенант Овсянникова тоже так считает, а она…

На лице полковника неожиданно появилась полуулыбка.

– Симпатичная женщина, – сказал он совсем другим тоном.

Витвицкий вспыхнул, подался вперед, сжав кулаки.

– Тимур Русланович… Товарищ полковник! Я не хотел затрагивать этой темы, но подобные намеки недостойны офицера. И не стоило подсылать ко мне Горюнова с его солдафонскими советами!

Кесаев посерьезнел, исподлобья посмотрел на подчиненного:

– Хватит истерик, капитан! Говорите коротко, внятно и по делу – что вы предлагаете?

Витвицкий несколько секунд смотрел на Кесаева. Он еще не отошел от обиды, и в нем боролись профессионализм и уязвленное самолюбие. Но профессионал победил обиженного школьника, и, чуть нахмурившись, психолог ответил:

– Нужно заключение специалиста, эксперта высокого уровня, авторитетного человека. Чтобы в Москве поняли, что наши подозреваемые невиновны.

– Вы не стали бы об этом говорить, если бы не подготовились. Такой человек есть?

Витвицкий едва заметно кивнул.

– Да, конечно. Это мой учитель, профессор Некрасов. Он читал у нас курс прикладной психиатрии, а потом был моим научным руководителем.

Кесаев в очередной раз нахмурился, задумчиво постукивая ручкой по столу. Он знал Некрасова, они несколько раз пересекались во время расследования сложных и запутанных дел. Профессор действительно был штучным специалистом – о психопатологиях он знал абсолютно все и даже немного сверх того. Но работать с ним было, мягко говоря, непросто. Возможно, специальность, возможно, характер, а скорее, они вместе сделали Евгения Николаевича Некрасова человеком высокомерным, честолюбивым до тщеславия и совершенно, если можно было так выразиться, негуманистичным. Люди представляли для него интерес как объекты исследования – но не более того.

Особенно Кесаеву запомнился момент, связанный с расследованием ряда убийств, совершенных неизвестным преступником с помощью топора. Эксперты по характерным следам и чешуйкам ржавчины установили, что топор нестандартный, старый, возможно, исторический раритет. У следствия имелся подозреваемый, но чтобы он превратился в убийцу, требовались улики. И самая главная из них – этот вот раритетный топор.

Некрасов, приглашенный начальством Кесаева, побеседовал с подозреваемым, а затем пригласил тогда еще подполковника Кесаева на кладбище – он очень уверенно заявил, что топор там, где похоронен сын предполагаемого убийцы.

Был декабрь, но снега в тот год выпало мало, и на асфальтовой дорожке главной кладбищенской аллеи поблескивали насквозь промерзшие лужицы. Кесаев и Некрасов, которому тогда еще не было и шестидесяти, шли между могилами, чуть в стороне за ними следовали два милиционера.