Алекс Михаэлидес - Девы

Мариана зашагала по берегу. Дойдя до знакомого каменного моста, она вновь пересекла реку и остановилась перед массивными деревянными воротами в кирпичной стене. Это был черный ход в главное здание колледжа Святого Христофора.

Схватившись за холодное латунное кольцо, Мариана дернула дверь. Та не поддалась. Заперто.

Что предпринять?

На мосту снова зазвучали шаги.

Те самые, настойчивые и неотступные. Неизвестный вернулся.

Мариана посмотрела по сторонам, однако ничего не увидела из-за окутавшего ее тумана, края которого терялись в ночном сумраке.

Шаги неумолимо приближались. Она еще раз потянула дверь на себя… Тщетно.

Ее охватила паника.

— Кто вы? — крикнула она в темноту. — Что вам нужно?

Нет ответа. Только звук шагов. Все ближе… ближе…

Мариана приоткрыла рот, готовясь заорать…

И вдруг совсем близко, слева от нее, раздался скрип. За кустами в стене отворилась не замеченная ею прежде крошечная деревянная дверца. В глаза ударил яркий свет.

— С вами всё в порядке, мисс?

Узнав голос Морриса, Мариана почувствовала невероятное облегчение.

Консьерж отвел фонарик в сторону, и она разглядела своего спасителя. Одетый в черное пальто и перчатки, он, пригнувшись, стоял в низком дверном проеме.

— Всё в порядке? — повторил вопрос Моррис. — Я как раз провожу обход. Разве вы не знаете, что ровно в десять ворота запираются?

— Совсем забыла… Да, все хорошо.

Моррис посветил фонариком на мост. Мариана обеспокоенно обернулась. Там никого не было.

Она прислушалась. Тишина. Ни звука.

Ушел.

— Впустите меня, пожалуйста, — попросила она Морриса.

— Конечно. Вам сюда. — Моррис жестом указал на калитку. — Я часто хожу здесь, чтобы срезать путь. Идите по галерее, и попадете прямиком в Мейн-Корт.

— Спасибо. Я вам очень признательна! — искренне поблагодарила его Мариана.

— Не за что, мисс.

С легким поклоном Моррис посторонился, чтобы дать ей дорогу. Мариана нырнула в узкий темный проход. За ее спиной послышался глухой стук и скрежет замка: Моррис запирал дверцу.

От старых кирпичных стен тянуло сыростью. Мариана на ходу размышляла над произошедшим. Неужели кто-то и правда преследовал ее? Или просто разыгралось воображение?

Как бы то ни было, Мариана искренне радовалась, что наконец оказалась в безопасности.

Кирпичная галерея сменилась обитым деревянными панелями коридором. Где-то рядом в этой части здания располагался студенческий буфет. Уже собираясь выйти в Мейн-Корт, Мариана на секунду обернулась… и замерла.

На тускло освещенных стенах висели картины. Ее внимание привлек портрет, занимавший почти всю стену. Этот человек показался ей знакомым. Мариана моргнула, сомневаясь, тот ли это, о ком она думает. Словно в трансе, подошла ближе и застыла перед портретом, глядя в нарисованные глаза.

Да, она не ошиблась. Альфред Теннисон.

Обычно Теннисона изображают седовласым стариком с длинной бородой, но с этого портрета на Мариану смотрел совсем молодой мужчина. Можно сказать, юноша. Тем не менее поэт был хорошо узнаваем.

Мариана отметила, что он невероятно привлекателен. От его красоты у нее перехватило дух! Волевой подбородок, чувственные губы и темные, очаровательно взлохмаченные волосы до плеч. Сначала он даже напомнил Мариане Фоску, но она быстро поменяла свое мнение. В конце концов, глаза у них совсем разные: у Фоски — карие, а у Теннисона — светло-голубые.

Вероятно, Галлам умер лет за семь до того, как появился этот портрет. Значит, еще целое десятилетие отделяло Теннисона от завершения поэмы In Memoriam . Долгие годы горя и страданий…

Однако, к удивлению Марианы, на лице поэта не отражалось ни тени отчаяния. Оно не выражало ни печали, ни меланхолии. Вид у Теннисона был совершенно невозмутимый. От прекрасного юноши на портрете веяло холодным спокойствием.

Почему?

Мариана сощурилась и наконец поняла: взгляд поэта устремлен поверх ее головы. Похоже, Теннисон смотрел на что-то слева от себя.

На что именно?

Мариана отошла от картины с чувством неудовлетворенности. Теннисон разочаровал ее, не оправдал ее надежд, не подарил желанного утешения. Она не знала наверняка, что ожидала увидеть в его глазах — смирение или, наоборот, несгибаемую волю, — но точно не полное безразличие.

Отогнав мысли о портрете, Мариана поспешила к себе в комнату.

Там ее ждал сюрприз: на полу под дверью лежал черный конверт. В нем оказался сложенный вдвое блокнотный листок, на котором каллиграфическим почерком с легким наклоном было написано: