Меган Миранда - Последняя гостья

Что-то укололо меня в голень, я увидела, как капелька крови покатилась вниз, к щиколотке, от ранки, оставленной какой-то вьющейся плетью. Коннор говорил, что Сэди была в купальнике. Неужели она так и шла дальше, босиком и с голыми ногами? С ее безупречно чистой кожей, хотя не могла пройтись босиком даже по горячему тротуару, — нет, немыслимо. Я не могла представить, что вообще привело ее сюда.

Она взяла с собой рюкзак, фотоаппарат в телефоне — думала, что здесь есть что-то достойное внимания? Тайна, которую стоит сохранить? И, пока находилась на островке, увидела то, чего не должна была?

Заросли почти непролазные. Она не сунулась бы в них без крайней необходимости, но Коннор говорил, что она отсутствовала довольно долго. В купальнике и с рюкзаком.

Я остановилась. А может, она привезла сюда что-то? «Здесь полным-полно тайных укрытий», — якобы слышала она и сказала об этом Коннору. Так вот что она искала.

Надежное место, чтобы спрятать что-то принадлежащее ей.

Я вернулась тем же путем на поляну, огляделась, и мой взгляд вновь привлекла самодельная скамейка.

Бревно, из которого ее сделали, было дуплистым, я встала рядом на четвереньки и заглянула в дупло. Внутри оно обросло мхом и наверняка кишело мелкой живностью, о которой я старалась не задумываться. И все же сунула руку в темноту и нащупала склизкий шуршащий пластик. При мысли о том, что может обнаружиться внутри, меня передернуло.

Моя находка задела дно дупла, пока я вытаскивала ее. Снаружи этот герметично запечатанный пакет для замораживания был покрыт слоем слизистой грязи. Может, в нем чей-то мусор, а может, и нет.

Я стерла слизь с пакета голыми руками, открыла его и увидела внутри коричневый деревянный футляр, в каких хранят ожерелья. Футляр остался сухим. Я попыталась вытереть ладони о край бревна, потом открыла крышку. В центре на бордовой подкладке лежала серебристая флешка, холодная на ощупь.

Деревья зашелестели на ветру, и я оглянулась через плечо, по шее пробежал холодок.

Сэди была здесь. Я чувствовала ее на этом самом месте: она открывала рюкзак, вытаскивала этот пакет. Я видела, как она сует руку в дупло, как морщит нос, жмурится, затаивает дыхание.

Зачем, Сэди ?

Почему именно здесь? На островке за широкой водной преградой, внутри бревна? Страх какого рода мог загнать ее сюда, довести до такого уровня скрытности? Если стен родного дома оказалось недостаточно? Дома, где, как я когда-то считала, нет ни замков, ни секретов?

Жаль, что мне негде спрятать находку прямо сейчас. Ни карманов, ни одежды, ни другого способа оставить ее при себе. Нет никакой возможности доплыть обратно до лодки так, чтобы Коннор ничего не заметил. По крайней мере, он сказал мне правду — может, и не всю, но достаточно, чтобы привести меня сюда. К ней.

Ведь он же не привез бы меня сюда, если бы ему было что скрывать, верно?

Коннор смотрел, как я бреду к нему по воде, положив пакет для заморозки поверх спасательного жилета.

— Что это? — спросил он, подавая мне руку.

— Точно не знаю. — С меня в лодку капала вода, я дрожала, искала взглядом полотенце, а Коннор уже подавал его мне, вынув из ящика под сиденьем.

— Это ее?

— Точно не знаю, — повторила я и шагнула к нему за полотенцем. — Но там, внутри, флешка, и я понятия не имею, зачем понадобилось оставлять ее здесь.

Он коснулся рукой моего живота, и я вздрогнула. Но он не убрал пальцы. Его взгляд был прикован к месту у края трусов, на внутренней поверхности моего левого бедра. Я отступила, отдаляясь от него, и он нахмурился.

— Зачем ты это сделала?

Я посмотрела вниз, туда же, куда был устремлен его взгляд.

— Это тату, Коннор.

— Такая же, как у Сэди.

У меня екнуло в животе, и я опять задумалась, не затеял ли он со мной игру. Как он успел разглядеть ее татуировку, если, по его словам, видел ее только один раз?

Один-единственный, как он сказал. Когда она стояла над ним, одетая в купальник.

— Знаю. Мы делали их вместе.

Бледно-розовую кожу Сэди летом осыпало веснушками. Она носила широкополые шляпы, огромные темные очки и щедро мазалась лосьоном с максимальным фактором защиты; скопления веснушек у нее на предплечьях издалека выглядели почти как загар. Моя кожа по цвету ближе к оливковой — даже зимой, как у моей матери. Летнее солнце здесь, так далеко на севере, меня никогда не тревожило. Единственной нашей схожей чертой был цвет глаз — ореховый. И вот эта татушка, объединявшая нас.