Павел Давыденко - Ученица

— Что, не нравится?!

Еще один удар пришелся ему под челюсть. В погребе заметались яркие разноцветные бабочки. Андрей Викторович заревел и бросился на девчонку. Он увидел кусок цепи в ее руках, понял, что тварь водила его за нос бог знает сколько времени, и это разъярило.

Ситуация выходила из-под контроля и все вокруг превращалось в зыбкий песок, раздуваемый ветром. Несмотря на ожесточенную борьбу, мысли холодными змеями кишели в черепе, обвивая мозг.

Шлюшка больше не увидит дневной свет. Испорченная с детства. Историк почти на сто процентов был уверен, что происходящее ей нравилось. Да, она кайфовала, хотя никогда бы в этом не призналась, даже самой себе.

Удар по животу. Удар сбоку, в подколенное сухожилие и нога девчонки подкосилась, а рот превратился в «О». Бедняга взвыла, не только от боли, скорее от бессилия, когда историк намотал ее волосы на кулак.

Он повалил ее, благо теперь никакого труда это не составляло — девчонка почти не оказывала сопротивления. Его пальцы сомкнулись на тщедушной шее, глаза девушки полезли из орбит, жила тревожно выбивала пульс под натиском его пальцев, он давил и слышал хрип, вырывающийся из глотки девчонки. Жалко, что все закончилось не так, как хотел он. Жалко, что совсем нет времени.

Он душил ее, пока глаза не превратились в щелочки с мелькающими между ресницами белками. С губ сорвался последний хрип, и капелька слюны попала Андрею Викторовичу на щеку.

Мария Владимировна кусала губы и заламывала пальцы. Связь по-прежнему отсутствовала, вызвать милицию не получалось. Мужчину она мельком увидела в щелку. Андрей Викторович, историк, который возможно, похитил и держит силой ученицу. Поверила ли в это Мария Владимировна? Нет. Ее сюда пригнала интуиция. И что теперь?

«Веришь ли ты?», — прошептал ветер, шевеля голые ветки деревьев. Наверное, да. Хотя бы потому, что переобулась в старые кеды, валявшиеся в багажнике. Ответ пришел именно когда она завязала бантики — сначала левый, потом правый.

Вот сейчас ей послышались далекие звуки возни. Крик? Вроде бы нет. Но почему же сердце так колотится, почему рот пересох, а ладони вспотели?

Мария Владимировна оглянулась на «Пежо». Покусав щеку изнутри, она опустила мобильник в карман, посмотрела на кеды. Когда она лазила через забор последний раз? Вообще, такое случалось… потому что, она гуляла в компании мальчишек. Не то что бы пацанкой была, просто девчонок на районе жило только двое. Она и подружка.

Учительница огляделась по сторонам, подошла к калитке, прикидывая, как должно быть, глупо выглядит со стороны: взрослая женщина с маникюром, при макияже, лезет на калитку.

Изнутри ее будто подтачивал ледяной червь. «Больше медлить нельзя больше медлить нельзя больше медлить нельзя», — стучала кровь в голове.

Она карабкалась, упиралась носками в лист металла, пытаясь подтянуть тело. Спортзал посещала, но не сказать, что упражнения на перекладине были ее коньком.

Но вот теперь адреналин делал свое дело. Не без труда Мария Владимировна взгромоздилась на калитку, села на нее верхом — в промежность неприятно уперся холодный металл.

Она поискала глазами наилучшее место для приземления, помедлила и спрыгнула. Колена будто коснулся оголенный провод под напряжением, боль отдала в пятку. Мария Владимировна зашипела и поморщилась, сделала несколько неверных шагов, а после огляделась.

Ноготь на безымянном пальце обломился. В любой другой ситуации это бы расстроило Марию Владимировну, но теперь она лишь отметила как данность.

Дворик небольшой. Дом, крыльцо, по которому будто осколками льда рассыпано битое стекло. Мария Владимировна вдруг поняла, что теряет (тянет?) время, и огляделась, в поисках оружия.

Она хотела позвать Давыдова, но решила, что лучше не подавать голоса. По спине пробежали мурашки. Куда он делся вообще?

Взгляд Марии Владимировны наткнулся на лопату, валявшуюся в стороне от крыльца.

Потом сунула руку в карман — хватит ли ей одной перцовки? С лопатой неудобно… Она приняла решение и поспешила к разбитому окну.

Удивительно, как быстро человек втягивается… в безумие. Мария Владимировна замешкалась, оглядывая оконную раму с осколками, убрала крупные и кряхтя, залезла в дом. Порезала ладонь — боль и кровь отрезвили, заставили вспомнить, что идет все наяву, это не театральная постановка.

— Эй… — вырвалось из ее пересохшего горла. — Ау… Давыдов!

Только сейчас она заметила, как часто (и с перебоями) колотится сердце. Ей вдруг захотелось оказаться отсюда подальше. Стоило только приехать в эту школу, и опять началось… Разве не точило ее дурное предчувствие? Мария Владимировна отмахнулась от интуиции и знамений. Думала, заберет бумаги, документы, и поедет обратно — что может случиться?