Ингар Йонсруд - Калипсо

– Я… заперла дверь, обмылась и поменяла мешок, пока вы… были там, – сказала она и кивнула в сторону кабинки, где Фредрик стоял на коленях, скорчившись над унитазом.

– … Но моя рубашка совершенно испорчена. И я не могу выйти туда. В таком виде.

Она раскинула руки в стороны. Телесного цвета стомный мешок почти сливался с плоским животом.

Фредрик посмотрел на нее и фыркнул, как ему показалось, дружелюбно. Она улыбнулась в ответ. Такой улыбкой одаривают чужого, который вдруг перестал таковым быть.

– Черт, я рад, что здесь нет камер наблюдения, – сказал он и попробовал выдавить легкий смешок. – Тогда ни один из нас не вышел бы из этой ситуации, не потеряв лица.

Затем он снял пиджак, который не менял с похорон, и расстегнул рубашку. Протянул рубашку ей и снова надел пиджак. Не нужно было никакого трезвого взгляда, чтобы понять, что что-то вышло из-под контроля, но сгодится.

Он подождал, пока Гюру наденет большую мужскую рубашку. Она ей шла. И даже лучше чем ему.

– Подождите здесь, я позову вашего мужа.

– Он уехал. Вместе с начальником. Это касалось убийства вашего друга, Андреаса.

Фредрик почувствовал, как внутри у него что-то кольнуло.

– Вот как. Мне позвонить ему, чтобы он вас забрал?

В дверь с силой застучали.

– Это охрана. Открывайте сейчас же!

Гюру покачала головой.

– Не надо. Он разозлится. Он не хочет, чтобы кто-нибудь узнал, – сказала она и погладила себя по животу. – Ему за меня стыдно.

Снаружи стояла очередь из мужчин. Фредрик узнал многих из участка. Охранник попытался дать ему нагоняй, но Фредрик попросил его катиться к чертям.

На улице лил дождь. Фредрик и Гюру, пошатываясь, побежали к машине Фредрика, которую он припарковал в переулке рядом.

Они сели в машину, и Фредрик повернул ключ в замке. Включилось радио. Ночной джаз. Из бардачка Фредрик достал футболку, которую ему тогда еще дали в пиццерии. «Wham bam, thank you Sam. Pizza that’s making you moan». И сняв пиджак, надел ее через голову.

Гюру положила свою руку на его.

– Фредрик. Тебе нельзя ехать за рулем.

– Нельзя, – согласился Фредрик и откинул голову на подголовник. Это он уже понял.

И они остались просто сидеть. Смотрели на такси и частников, полупьяных людей, бежавших в свете уличных фонарей и рождественских украшений, косо державших зонты и громко разговаривавших. В конце концов она положила руку ему на бедро, и он позволил ей это сделать. Она погладила его по ноге, по внутренней стороне бедра, в паху.

– Гюру…

– Они все и так думают, что мы трахались. Мы заперлись в туалете на… четверть часа?

Одной рукой она стала возиться с его ремнем, но пришлось помогать второй. И Фрдерик подал низ живота вперед.

– Но Себастиан в это не поверит. Я просто покажу ему рубашку и расскажу, что случилось. Он будет благодарен тебе. Благодарен, пока ты будешь держать рот на замке.

Она молча села на него сверху и пристально посмотрела ему в глаза.

– Если есть одна вещь, которую ты будешь вспоминать с этого вечера, то запомни это. Ты нравишься Себастиану. Но кроме него в участке есть и другие силы, и они не желают тебе добра.

Фредрик зажмурился.

Он проводил ее на остановку такси. Они попрощались, и Фредрик посмотрел на «Лумпу». Все еще открыто. Он успеет выпить пару бокалов пива. Он провел рукой по карману. Там лежала пачка обезболивающего. Сильного обезболивающего, которое он украл из шкафчика с лекарствами у Кафы. Видимо, ей прописали их после пулевого ранения, потому что срок годности истек.

Сегодня утром, когда он захватил с собой пачку с таблетками, это казалось таким простым. Пережить этот день, и… может быть, на этот раз навсегда покончить с этим. Но сейчас он себя уже так не чувствовал.

У входной двери стояла одинокая маленькая фигура. Несмотря на зонт, у Кафы намокли лодыжки и подол пальто. Фредрик подошел к ней.

– Идем, – сказала она и обняла его.

Фредрик проснулся, наполовину подавив зевоту, и уставился в потолок. Дождь больше не барабанил по алюминиевым оконным отливам. Во рту пересохло, голова тяжелая, но особо долго он проспать не мог. По-настоящему жестокие последствия алкоголя еще не наступили.

Простыня скукожилась под шеей, и грубая ткань дивана натирала плечи.

Он встал, грудь была голой, но брюки надеты. Линолеум в гостиной Кафы казался холодным под босыми ногами. Фредрик принес стакан воды и остался стоять у дивана, прислушиваясь. Дверь в спальню была приоткрыта, оттуда доносилось тихое, монотонное дыхание Кафы.