Энн Рул - Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди

Одним из звонивших мне по поводу Теда был его друг-мормон, убедивший его присоединиться к церкви в Юте в 1975 году. Даже несмотря на то что Тед не мог принять строгие обязательства мормонов: не курить, не пить, не принимать наркотики – во всем остальном он казался вполне серьезным, искренним и нравственным человеком. Мормон-миссионер вспоминает, как оба они были возмущены убийствами Мелиссы Смит и Лоры Эйм:

– Мы сидели за кухонным столом, и между нами была расстелена газета со статьями о погибших девушках. И я помню, как возмущался Тед. Он не переставая говорил, что собственными руками расправился бы с человеком, способным на подобное, чтобы у него никогда больше не было возможности совершать такие преступления…

Энн Рул,

2 марта 1986 года

Когда я писала предыдущее дополнение в 1986 году, я не ожидала снова получить какое-то известие от Теда. Вскоре после того, как я отправила рукопись своего послесловия в редакцию, ко мне вернулось мое письмо, посланное Теду в тюрьму – с отметкой «Отказ в получении». Я не удивилась. Я предполагала, что Тед все еще зол на меня. Отказавшись даже просто вскрыть мое письмо, он как бы дал мне понять, что его больше не интересует мое мнение. Пусть так.

Я бросила нераспечатанное письмо в ящик стола. Тед, конечно, имел право раздражаться моим поведением.

Не знаю, что заставило меня несколько недель спустя вернуться к этому письму и снова повнимательнее на него взглянуть. Осмотрев его, я заметила почти невидимый кусочек клейкой ленты в верхней части конверта, что пробудило мое любопытство. Письмо явно вскрывалось, а затем кто-то его снова запечатал! Захотелось ли Теду из любопытства узнать, что я ему пишу, после чего он вновь запечатал его и пометил как «Отказ в получении»?

Я отклеила ленту и заглянула внутрь. В страничку моего письма был вложен бланк, на котором значилось: «Основание для отказа:

контрабанда. См. ниже».

Какую контрабанду могла я послать Теду? Ниже было помечено: «Наличные/чек». В примечании указывалось, что заключенным можно посылать только денежные переводы. Я послала Теду чек на небольшую сумму на покупку сигарет вместе с несколькими марками. В ближайшем будущем ему угрожала смерть на электрическом стуле, и высылка денег на сигареты представлялась мне вполне гуманным жестом. Однако чек сделал мое письмо неприемлемым в тюрьме Рейфорд. Возможно, причина заключалась в том, что они получали слишком много поддельных чеков.

Итак, вопрос о том, стал бы Тед читать мое письмо, оставался открытым. Мне нечего было терять, и я попыталась отправить ему еще одно письмо. Времени оставалось все меньше. Я заменила чек на денежный перевод и послала то же письмо снова.

Он ответил.

Тед ответил на мое письмо 5 марта 1986 года. Накануне должны были привести в исполнение его смертный приговор. Теперь его жизнь измерялась короткими временными промежутками.

Несмотря на то что я весьма скептически отношусь к графологическим экспертизам (и только из-за одного количества подобных запросов уже давно отказалась высылать графологам образцы почерка изучаемых мною людей), должна признаться, что заметила значительную перемену в почерке Теда. Я не получала от него писем с 1980 года. За шесть лет, в течение которых он был заперт в одиночной камере для смертников, его почерк стал еще более «зажатым», чем прежде: буквы теснились, налезая одна на другую.

Первое письмо из целой череды писем было классическим этюдом пассивной агрессии. Я писала, пытаясь объяснить Теду то, что, как я прекрасно понимала, было необъяснимым. Я хотела, чтобы он знал, что его смерть не пройдет незамеченной и неоплаканной мной. Я пыталась сказать все это, естественно, не говоря это напрямую. Я, конечно, не писала слов типа: «Теперь, когда ты вот-вот умрешь…»

В своем ответе Тед благодарил меня за марки, которые я ему послала. Затем он решил поставить меня на место, словесно выпоров и сделав вид, что он выше всего этого.

Что касается меня, я не думаю, что есть какой-то смысл в раскладывании по полочкам множества почти стершихся воспоминаний о том, что было и чего не было между нами, о твоей книге, о твоих многочисленных публичных выступлениях о серийных убийствах. Это – вода, которая уже утекла. Меня сейчас занимают другие гораздо более важные дела.

Со всей откровенностью я должен сказать тебе следующее, Энн. Судя по тем заявлениям, которые ты делала по поводу серийных убийств и которые я слышал или читал, у меня сложилось впечатление, что ты серьезно пересмотрела собственные прежние мнения и умозаключения. По каким-то причинам ты теперь склоняешься к предельно упрощенным, чрезмерно обобщенным и научно никак не обоснованным взглядам на данный предмет. В результате, распространяя подобные взгляды, какими бы благими ни были твои намерения, ты только вводишь людей в заблуждение по поводу истинной природы этой проблемы и тем самым лишаешь их возможности найти эффективный способ ее решения.