Харриет Уокер - Новая девушка

К моменту, когда Мэгги добралась до Парижа, я читала в Инстаграме, Твиттере и Фейсбуке практически только ее страницы. Телефон запомнил этот мой выбор и теперь в первую очередь предлагал их мне каждый раз, когда я выходила в Сеть, так, чтобы она могла еще глубже запустить в меня свои когти. Я была похожа на человека на строгой диете, уставившегося в меню десертов, не в силах перестать его изучать.

Одно нажатие клавиши, и я вновь погружалась в расписание показов, которое знала ничуть не хуже ежедневного распорядка дня Лайлы. Так я могла видеть, где Мэгги находится в данный конкретный момент, какими канапе наслаждается и на каких местах сидит (на моих). Глазами Мэгги я, сидя в детской, наблюдала за тем, как, словно в замедленной съемке, шурша платьем, мимо меня проходит модель, видела кадры, на которых долго показывали табличку с ее именем на кресле (это должно быть мое имя, а не Мэгги), и поедала глазами блюдо за двести фунтов, которое нужно обязательно съесть в Париже и обязательно рассказать об этом подписчикам: печеный картофель, увенчанный белужьей икрой, что подают в «Кавьяр Каспиа».

А я съела только чашку хлопьев на ходу.

Я регистрировалась на страницах Мэгги, когда кормила Лайлу, когда детка спала, когда спал Ник и когда сама я тоже должна была спать. Отрывая глаза от телефона, видела ярко-синие глазенки своей девочки с громадными зрачками, мрачно глядящие на меня в попытке понять и наполненные такой преданностью, которая может быть результатом только полнейшего доверия.

Мэгги, пьяная от собственного успеха, выглядела превосходно — в приподнятом настроении и на удивление хорошо одетая; на одном из селфи я увидела на ней такой укороченный топ, что мне захотелось закрыть глаза и умереть. Я же в это время ощущала себя портретом Дориана Грея [23] В романе О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» (1890) портрет главного героя стареет вместо оригинала, остающегося вечно молодым и прекрасным. . Уставшая, неуклюжая и опустошенная женщина боролась не только с грузом новых эмоций, появившихся с рождением Лайлы, но и с неослабевающей болью старых ран — как физических, так и душевных, — которая проснулась после конца самой долгой дружбы.

Ведь, постоянно следя за постами Мэгги, я не менее регулярно проверяла в соцсетях страницы Винни. Из-за этих женщин, державших в своих руках две нити моей сущности, я иногда полностью выпадала из действительности и возвращалась к ней, только услышав настойчивые крики из корзинки Лайлы.

У меня появилась привычка рассматривать в Фейсбуке наши с Винни старые фотографии, те, что были сделаны во времена, когда в четыре часа дня надо было возвращаться домой, а о детях никто из нас и не помышлял. Эта новая привычка ни в коей мере не смягчала мою печаль и ощущение потери, но благодаря ей я отвлекалась от Мэгги и избавлялась от постоянно растущего ощущения, что все годы близости и воспоминания о совместных счастливых днях мною просто выдуманы.

Я вовсе не удивилась, когда однажды утром, перед восходом, увидела, что Винни исключила меня из списка друзей в Фейсбуке. Не удивилась, хотя это был еще один удар, нанесенный по все еще ноющему после деторождения телу.

Наша совместная история закончилась, и теперь все, связанное с Винни Кло, уменьшилось до крохотного, размером с ноготь большого пальца, изображения рядом с именем и опцией добавления в друзья. Ее послание было вполне понятно. И меня захлестнула волна печали и раздражения.

Она ведет себя так, будто я чем-то ее обидела. А ведь я всего лишь родила ребенка.

Но я знала, что это не совсем так.

Винни я впервые увидела по соседству со своим домом во вторник. Как раз отправилась, с Лайлой в коляске, в пестрый кластер магазинов, расположенный рядом с домом, — отчасти потому, что светило солнце, отчасти потому, что не знала, как еще провести утренние часы.

Чуть раньше я увидела Мэгги на показе Марка Моро, одетую в, как мне показалось, двухсотфунтовый костюм, сшитый лично маэстро.

Этот костюм Пенни обещала мне еще до беременности.

Хуже всего было рассматривать бесчисленные повторы этой картинки, выложенные всеми значимыми в мире моды людьми, за чьими страницами в соцсетях я следила. Я также заметила, что Марк повесил свои знаменитые кашемировые кардиганы на каждое из кресел с позолотой, где была табличка с именем участника и номером. Таким образом, их присутствие на показе было вплетено в ткань истории.