Харриет Уилсон - В поисках защитника

Лиз плечом толкнула дверь в квартиру и бросила на пол дорожную сумку.

Крикнув: «Я вернулась!» – она постояла с минуту, ожидая ответа, но ее слова растворились в тишине. Лиз пожала плечами. Было нереально предполагать, что Марк окажется дома. Ведь она не предупредила его, что вернется домой на несколько дней раньше.

А до чего было бы приятно увидеть, как просияет его лицо, как он с удивлением и восторгом распахнет объятия, приветствуя ее возвращение домой…

А может, она просто по нему соскучилась? Марк никогда не демонстрировал свои чувства. Скорее всего он просто чмокнул бы ее в щеку и предложил открыть бутылку вина.

Она вошла в гостиную и в недоумении остановилась на пороге. Марк, возможно, предвидел ее возвращение, потому что бутылка уже была открыта. И не одна. На столе стояли несколько пустых бутылок и грязные бокалы. Комната вообще выглядела так, словно здесь делали обыск.

У Марка, должно быть, была какая-то сверхурочная работа, потому что это на него не похоже – оставить комнату в таком ужасающем беспорядке. В вазе даже стоял букет увядших цветов, что было для него и вовсе нехарактерно.

Из них двоих неряхой считается она, проворчала Лиз себе под нос, нагнувшись, чтобы поднять с пола старые газеты и расправить смятые диванные подушки.

Она отослала свой последний репортаж уже из аэропорта перед самым отлетом. Ее начальник Клайв Трент предоставил ей двухнедельный отпуск со словами: «Расслабься. Съезди куда-нибудь и успокойся. Ты это заслужила».

Но похоже, расслабиться она сможет только после того, как разгребет эту грязь.

Когда Марк вернется вечером, она встретит его в прибранной квартире и приготовит какой-нибудь необыкновенный ужин, хотя она знала, что после Африки еще несколько месяцев не сможет нормально есть, не чувствуя себя виноватой.

Заглянув в холодильник, Лиз приняла другое решение – пойти куда-нибудь поужинать. Оставалось надеяться, что у Марка будет на это время.

Она не знала, куда именно ей хотелось бы пойти, но после нескольких недель пребывания в продуваемой всеми ветрами африканской стране особенно привлекательным казалось ей какое-нибудь место на морском побережье.

До весны, конечно, еще далеко, но холодный соленый морской воздух поможет ей восстановить горло и легкие, высушенные непрерывной пылью и жарой. А шум прибоя на пляже, возможно, заглушит непрестанный гвалт в лагере беженцев, до сих пор стоявший у нее в ушах.

Как бы ей хотелось, чтобы Марк был сейчас дома, думала она, наполняя электрический чайник. Они поклялись никогда не обсуждать свою работу дома, но сейчас ей было просто необходимо поговорить с ним.

Ей надо было поделиться с ним, каково это – все время ощущать вонь, отмахиваться от назойливого жужжания мух и слышать постоянный плач детей, видеть отчаяние в глазах умирающих от голода африканцев и работавших в лагере добровольцев. Поговорить о своем чувстве беспомощности и отвращения.

Марк поймет, она была в этом уверена. А может быть, просто пожмет плечами и скажет: «Если ты не выносишь жару, постарайся поменьше быть на кухне».

Лиз прикусила губу. Не такой ответ она хотела бы от него услышать – во всяком случае, не на этот раз. Ей хотелось, чтобы он ее утешил. Чтобы обнял ее и сказал, что, несмотря ни на что, всегда остается надежда. Даже если эти слова были ложью.

Она всегда реалистично относилась к своей профессии и с первого же дня знала, что ей не обязательно будут доставаться только приятные задания. И что при некоторых обстоятельствах просто невозможно оставаться безразличной и равнодушно смотреть на несчастных людей.

Лагерь беженцев, изнывавший под палящими лучами безжалостного африканского солнца, был именно таким заданием. И не было никакой возможности оставаться безучастной к тому, что ей приходилось наблюдать, – ведь ее послали сделать репортаж именно о том, что происходило в этом лагере.

Однако, возможно, именно это чувство сопричастности и придавало ее репортажам ту остроту, которую так ценил Клайв?

Она приготовила себе кружку растворимого кофе и выпила его черным – без сахара и молока. Но для того чтобы расслабиться, как приказал Клайв, этого было мало.

Эта квартира была ее убежищем, ее святая святых. Но сейчас тишина и окружавшие ее знакомые вещи не оказывали на нее своего обычного магического действия. Нервы были напряжены. Ее охватывало беспокойство, причину которого она не понимала.